Мифы древней Скандинавии - [117]

Наутро Олав спросил, где старик сказитель, но его нигде не нашли. Лишь повара рассказали, что он приходил к ним, когда те готовили для конунга, и сказал, что они варят плохое мясо: он дал два куска хорошей говядины (не зря гость рассказывал о почитании священной коровы) и велел добавить их в котел.

Тогда конунг приказал выбросить все приготовленное. Он понял, что старик хотел заставить его вкусить жертвенного мяса и вернуться к идолопоклонству. Это был не человек, а Один, в которого долго верили язычники, сказал конунг. Но Одину не удастся перехитрить меня.

Одину не удалось перехитрить конунга-христианина. Но ему суждено было пасть в битве славной смертью, почти как герою Одина. И деяния, которые он совершил, напоминают, скорее, деяния эпического героя, чем христианского подвижника.

Разоряя капища, конунг брал те богатства, что хранились там, и снимал украшения с идолов. Он решил однажды посвататься к могущественной правительнице в соседней Швеции. Это была Сигрид Гордая, сурово расправившаяся с женихами, которых считала себе неровней. Олав стал могучим конунгом, и Сигрид благосклонно приняла его сватовство и традиционный обручальный дар — золотое кольцо, что конунг взял в одном из капищ. Тут кузнецы Сигрид взяли это кольцо, и оказалось, что внутри оно из меди (сам Один учил не жертвовать без меры). Сигрид была разгневана, сказавши, что Олав обманет ее и в другой раз. Но когда Олав явился в Швецию, она согласилась на встречу. Конунг сказал, что его невеста должна принять правую веру. Но Сигрид ответила, что не собирается менять веру своих предков. Олав не был обучен куртуазным рыцарским манерам — скорее, он был викингом, умел одинаково хорошо рубить обеими руками и метать два копья сразу. И конунг ударил гордячку перчаткой по лицу. То был роковой для конунга удар. «Это может привести к твоей смерти», — сказала Сигрид. На том они расстались.

Олаву не везло с женитьбой. Он явился к одному из капищ, где язычники упорствовали в жертвоприношениях и требовали, чтобы конунг не нарушал их обычаев. Конунг вошел в капище, но вместо того, чтобы поклониться стоящим там идолам, ударил своим жезлом разукрашенный истукан Тора, так что тот упал. Дружинники конунга ниспровергли прочих кумиров и убили годи, что руководил жертвоприношениями. Так Олав показал язычникам, что их боги бессильны, — эти обрубки дерева не могут постоять за себя и своих жрецов. (О том, как дружинник Олава Гуннар изображал из себя Фрейра, мы рассказывали в начале книги).

Конунг же предложил выкуп родичам жреца и обещал жениться на его дочери Гудрун. Но невеста оправдала свое эпическое имя — в первую брачную ночь она достала кинжал и хотела убить Олава. Конунг вынужден был расстаться с невестой, верной родовым обычаям кровной мести.

Наконец он все же женился на Тюри, сестре датского конунга Свейна, но брак был совершен без согласия датчанина. Сам же Свейн женился на Сигрид Гордой, и та стада подстрекать мужа против оскорбившего ее Олава. Тогда огромный флот датчан, шведов и бежавших из Норвегии от Олава ярлов выступил против норвежского конунга. Олав бился на носу своего корабля — Длинного Дракона — но когда понял, что ему не одолеть врагов, прыгнул в морскую пучину и исчез там. Это было в 1000 году, после того, как была крещена Исландия.

Последнее явление Одина

Сыновья закоренелого язычника Хакона ярла унаследовали Норвегию. Они приняли христианство, но не понуждали прочих следовать их закону. В Норвегии наступил мир, пока очередной конунг-викинг не заявил своих претензий на норвежский престол. Его тоже звали Олав, он был сыном Харальда и потомком Харальда Прекрасноволосого, и его деяния во многом повторяли деяния его тезки. Он был не менее рьяным проповедником христианства и уничтожал последние оплоты упорствующего язычества. Об Олаве Харальдсоне рассказывали многие саги.

В те времена язычники верили, что предок может возродиться в потомке, носящем его имя. Говорили даже, что Олав Харальдсон — это возродившийся Олав Гейрстадальв; он действительно был назван в честь этого своего предка и даже получил в наследство меч и кольцо, добытые из кургана Олава. Но когда конунга, проезжавшего мимо кургана его предка, спросили, не был ли сам Олав похоронен там, он с гневом отрицал то, что было главным для эпохи родового строя: телесное — кровное единство рода, предков и потом; ков. Он говорил, что его душа не может иметь двух тел, ни ныне, ни в день Страшного Суда и воскресения из мертвых.

К этому ревнителю христианской веры и пожаловал однажды бородатый старик, назвавшийся просто Гостем — Гестом. Поведение его было вызывающим, а одет был он странно, и надвинутый капюшон не позволял разглядеть его лица. Его облик насторожил конунга, но речи старика были так завораживающи, что перед сном Олав велел ему приблизиться к его постели и потешить своими рассказами.

Гест принялся рассказывать и вел речи о подвигах конунгов древних времен. Наконец он спросил у Олава, кем из древних конунгов хотел бы тот быть, если бы у него было право выбора. «Я не хотел бы быть никем из язычников, будь то конунг или простолюдин», — отвечал Олав. Тогда Гест уточнил вопрос — на кого хотел бы походить Олав? «Я хотел бы более всего походить на благородного Хрольва Жердинку, но сохранял бы при этом свою веру», — сказал конунг. Тут Гест и спросил, почему Олав хочет уподобиться Хрольву, но не тому из правителей, кто никогда не знал поражений и кому не было равных в Северных странах?