Мифология Петербурга - [17]

И еще один дом петербургский фольклор прочно связывает с немецкими военнопленными: дом № 7 в Угловом переулке. Согласно легенде, строившие его немцы, сжигаемые ненавистью и жаждой мести, включили в орнамент фасада свастику. Этот одиозный знак на фасаде ничем не примечательного жилого дома действительно хорошо виден с набережной Обводного канала. Однако известно, что дом этот во время войны вообще не был разрушен, И немцы к его послевоенной истории никакого отношения не имели. Дом был построен в 1875 году по проекту архитектора Г. Б. Пранга в так называемом «кирпичном» стиле. Его центральный фасад выложен серым кирпичом и пестро орнаментирован красно-кирпичными вставками. В этот орнамент действительно включен ярко выраженный, хорошо различимый знак свастики – древнейший символ света и щедрости, зафиксированный в традиционных орнаментах многих народов в различных частях мира. Но это произошло задолго до того, как этот символ был использован немецкими фашистами в качестве эмблемы своего «арийского» начала.

Несмотря на большую численность немцев и степень их влияния на экономическое, общественное и культурное развитие Петербурга, не они были первыми иностранцами в новой русской столице. Ими были голландцы. Хотя они и идут в статистике этнического состава населения Петербурга в графе «прочие». «Herr aus Holland», что буквально значит «человек из Голландии», появился в Петербурге едва ли не в первые недели существования города. Первый торговый корабль, прибывший в новый русский порт, был голландским. Широко известна легенда о том, как капитан никак не мог поверить, что кормчим, который привел его судно в устье Невы, был сам государь Петр I, а простой деревянный домик на берегу реки, где его угощали роскошным обедом, был не чем иным, как дворцом русского царя. Простодушный голландец, ничего не подозревая, одаривал Екатерину заморскими тканями и знаменитым на весь мир голландским сыром, прося ее каждый раз целовать его за это. А «кормчий» подзадоривал и подбадривал его, пока наконец голландец не понял шутки царя и не упал к его ногам, прося прощения. Но Петр, как рассказывает легенда, поднял его, купил все его товары и «пожаловал многие привилегии на будущее время».

Менее известна легенда о другом голландском шкипере, которого Петр однажды спросил, где ему кажется лучше: в Архангельске или в Петербурге. «Всем бы хорошо здесь, – ответил шкипер, – да нет в Петербурге оладьев». И Петр в тот же день угостил заморского моряка оладьями и впредь всем строго-настрого повелел готовить их для голландских шкиперов.

Следы голландского присутствия до сих пор хорошо заметны как в официальной, так и в фольклорной топонимике. Из официальной – это Голландская церковь на Невском проспекте и остров Новая Голландия со старинными складами для просушки корабельного леса по прогрессивной в то время голландской технологии, Голландский сад в Екатерининском парке Царского Села. Из неофициальной, фольклорной микротопонимики можно назвать «Голландскую биржу» – район Васильевского острова у здания Биржи и «Голландский домик» – Монплезир, дворец Петра I в Петергофе. Уже упомянутый Голландский (или Старый) сад в Царском Селе местные жители называют «Голландкой».

Голландцы, появлявшиеся в начале XVIII века в Петербурге, были в основном моряками и потому редко оседали здесь. Однако голландский фразеологизм «Herr aus Holland», попав на русскую почву, прижился, но расцвел уже в новом качестве. Первая часть этой лексической конструкции, созвучная с названием двадцать третьей буквы славянской кириллицы «х», утратила мягкость своего произношения и стала произноситься «хер», а вся лексема в русской транскрипции превратилась в расхожее ругательство. Впрочем, голландцы здесь ни при чем.

Шведская община в Петербурге была малочисленной. По количеству своих членов она опережала только англичан. В начале XX века на два миллиона жителей Петербурга насчитывалось только три тысячи шведов. Но, несмотря на это, вклад их в экономику и культуру Петербурга велик. Достаточно вспомнить архитектора Федора Лидваля и промышленника Альфреда Нобеля. Тем не менее упоминаний в фольклоре о шведах автору долгое время не попадалось. Только совсем недавно, во время работы над этой книгой, пришло письмо из Швеции, из Института славистики Лундского университета. Бывший наш соотечественник, ныне гражданин Швеции, спрашивает, сохранился ли в Петербурге «Шведский тупик»? В самом деле, этот фольклорный топоним, о котором знают в современной Швеции, напоминает о старинном шведском уголке Петербурга. Так называют в быту часть Малой Конюшенной улицы перед фасадом Лютеранской шведской церкви Святой Екатерины, в который упирается короткий Шведский переулок.

Среди первых строителей Петербурга, согнанных сюда из дальних российских губерний, были казанские и астраханские татары. Они были заняты на строительстве земляной тогда Петропавловской крепости. Здесь же, вблизи Кронверкского пролива, они и селились. Их войлочные юрты занимали большой участок, называвшийся в то время Татарской слободой, или Татарским становищем. Позднее здесь был проложен переулок, названный Татарским в память о тех первых петербургских татарах. По сложившейся впоследствии традиции, татары в Петербурге занимались в основном мелкой торговлей. С этим родом деятельности связан и городской фольклор о них. Так, первый в Петербурге толкучий рынок, возникший в 1710 году на Березовом острове, недалеко от Кронверка, в обиходе называли «Татарским табором». «Татарским пассажем» называли в Петербурге крытый Александровский рынок, который занимал огромную территорию от Садовой улицы до Фонтанки вдоль Вознесенского проспекта, а на самом рынке место, где торговали так называемые «татары-халатники», народ окрестил «Татарской площадкой». Эти знаменитые «халатники» были достопримечательностью старого Петербурга. Они регулярно обходили город, заглядывая во дворы и пронзительно выкрикивая: «Халат-халат!» Их ожидали. На крик выходили домработницы, за бесценок продавая вышедшую из моды одежду, сношенную обувь, пришедшую в негодность домашнюю утварь. В Петербурге этих старьевщиков так и называли: «Халат-халат». Упоминаниями о них буквально пестрит петербургская литература.