Мифология Петербурга - [10]

Причинами такого бурного роста стали отмена крепостного права, зарождение капиталистических, рыночных отношений и стремительное развитие промышленности в столице. Петербург в это время становится центром притяжения для тысяч крестьян, порвавших с землей и в большинстве своем ищущих постоянного заработка, а в меньшинстве – случайного обогащения, легкой свободной жизни, неожиданного поворота судьбы.

С этого времени Петербург в полной мере познакомился с отходничеством. Крестьянин-отходник покидал свою деревню и уходил – то ли на сезон, то ли навсегда – на отхожий промысел. Фольклор оставил множество свидетельств этого социального явления. Известна во многих регионах России колыбельная песенка, которую, мечтая о богатой зажиточной жизни сыновей, напевали своим несмышленышам деревенские мамы:

Спи-поспи по ночам,

Да расти по часам,

Вырастишь большой,

Станешь в Питер ходить,

Сребро-золото носить.

Едва эти несмышленыши подрастали, как созревшие плоды материнского воспитания тут же обрушивались на головы родителей:

Батюшка родитель!

Отпусти-тка меня в Питер;

Дай мне паспорт годовой,

Не дожидай меня домой.

* * *

Была устлана дороженька

Соломой яровой.

Не дожидай-ка меня, маменька,

Из Питера домой.

* * *

Все пташки поют

Сизокрыленькие.

В Петербург уедут жить

Наши миленькие.

* * *

В Питер, девушка, уеду

В дальнее селеньице,

Буду письма посылать

В почтово отделеньице.

Практически ничего не изменилось и в советское время. Кроме традиционной семейной зависимости, на молодежь тяжким бременем навалилась зависимость от комсомольских и партийных сельских начальников, от председателя колхоза, во власти которого было неограниченное право выдачи молодым людям паспортов, что давало единственную возможность уехать из деревни:

В Ленинграде жизнь хороша –

Меня дроля известил.

Я уехала бы, девушки, –

Колхоз не отпустил.

Но несмотря ни на что, уровень миграции сельского населения и тогда был достаточно высок:

Через речку нет моста –

Брошена колодина.

Уезжаю в Ленинград

До свиданья, родина.

* * *

Задушевная, на станции

Гудели поезда,

В Ленинград уехал дролечка,

Наверно, навсегда.

* * *

В комсомол я запишусь

И шапочку одену.

На милой своей женюсь,

В Ленинград уеду.

Чаще всего покидали деревни юноши. Менее обремененные семейными обязанностями, более приспособленные к жизни, что называется, в походных условиях, они чаще и решительнее, чем их робкие подруги, пытались переломить судьбу. Столица манила сказочными прелестями свободы и красивой жизни. Не зря Петербург долгое время считался «мужским» городом. Доля женского населения на протяжении всего XIX века едва доходила до 32 %. Но и девушки, особенно самые юные, стремились сменить тяжкий крестьянский труд на вольную жизнь в столице. Их борьба за раскрепощение и равные права с парнями стала постоянным сюжетом сельского фольклора. Хотя надо оговорить одну крайне любопытную деталь: борясь за равноправие, девушки не подвергали никакому сомнению свою зависимость от молодых людей. Независимость, со всеми пагубными последствиями этого в условиях жизни в огромном и чужом городе, появится потом. А пока – только в Петербург и только с милым:

Милый в Питере живет,

А я к Питеру глядеть.

Замечаете, подружки,

Без него стала худеть.

* * *

Дайте паспорт, я уеду,

Дороги родители.

Не хочу в деревне жить –

Мой миленок в Питере.

* * *

Говорят, Питер далеко,

Питер – наша сторона.

Весна придет – туда поеду,

Там залеточка моя.

* * *

Мой миленок хитер, хитер –

На метле уехал в Питер.

А я маху не дала –

На ухвате догнала.

* * *

– Дорогой, куда поехал?

– Дорогая, в Ленинград.

– Дорогой, и я с тобою.

– Дорогая, очень рад.

В северной Карелии записана одна весьма выразительная пословица, смысл которой, очевидно, хорошо понимали вступающие в самостоятельную жизнь молодые селяне: «От каждого порога на Питер дорога». Отходники Галичского уезда Костромской губернии работали в Петербурге в основном малярами. Среди земляков за ними закрепилось прозвище: «Питерщики». О них слагали частушки:

Петербургская телега,

Костромское колесо.

И куда тебя, беспутный,

В сенокос-то понесло?

Нарицательным именем ярославских крестьян, отправлявшихся на отхожий промысел в столицу, в противоположность «оседлым» или «домачам», стало: «Питерщики», «Питерцы» или «Питеряки».

Миграция сельского населения сделалась массовой с середины XIX века, когда сформировалась сеть железных дорог. В столицу буквально хлынул поток крестьян и ремесленников из Псковской, Витебской, Ярославской, Тверской, Новгородской губерний. Переселенцы становились кузнецами и текстильщиками, портными и сапожниками, работницами табачных фабрик и прачками. К концу века в Петербурге бытовала уже известная нам пословица, наиболее точно выражавшая суть сложившейся ситуации: «Псковский да витебский – народ самый питерский».

Следы псковского влияния на рост численности петербуржцев были заметны в фольклоре вплоть до середины XX века. В конце 1930-х годов на углу Косой и Кожевенной линий Васильевского острова находился продовольственный магазин, известный в то время в просторечии под названием «Скобарский». Им, по воспоминаниям горожан, пользовались так называемые «лимитчики» – переселенцы из Псковской области, работавшие на Кожевенном заводе. Там же, на Косой линии в 1920-х годах стояло огромное бесхозное здание, в котором обитали проститутки и бездомные. Командовал ими небезызвестный Мотя Беспалый, этакий питерский Робин Гуд, благородный вор, который занимался бандитизмом и разбоем, помогая при этом нищим и обездоленным. Это о нем, Моте Беспалом, бытовала в те годы поговорка: «Где Бог не может – Мотя поможет». Даже милиция среди бела дня старалась обходить этот дом стороной. От греха подальше. Дом этот в народе окрестили: «Скопской дворец». Сейчас в нем располагается одно из общежитий Балтийского завода.