Миф машины - [45]

Здесь я вновь хотел бы подчеркнуть, что формальные общинные церемонии были чрезвычайно важны для создания и совершенствования словаря и грамматики палеолитического человека, по меньшей мере начиная с ориньякской культуры. Ибо если «конкретного языка» и слов приказа зачастую хватало для текущих надобностей, то лишь всеобъемлющая языковая структура способна вспоминать прошлое, предвидеть будущее или охватывать незримое и далекое. Возможно, именно совершенствование символического мышления и поставило homo sapiens'a выше более ранних неандертальцев.

Хотя слова — это те кирпичики, из которых складывается архитектурный строй языка, даже полное содержание словаря еще не составляет языка; и едва ли можно назвать краткий словарь приказаний, применявшийся на охоте, чем-то большим, чем приближением к языку. В отрыве от акта охоты, придавшего этим словам значение, они оказались бы столь же бесполезными, как брачный призыв птицы вне сезона спаривания. Тот же аргумент приложим (даже с большей силой) к тем языковым теориям, которые пытались возвести язык к восклицаниям, междометиям или звукоподражаниям.

Пожалуй, справедливо, что куда более весомый вклад, нежели слова охотников, внесли в развитие языка первобытные собиратели, так как они, наверное, еще до ледникового периода взялись за самую раннюю и наиболее полезную функцию языка — называние, именование предметов. Эта фаза называния является одной из самых ранних черт, которая наблюдается при освоении ребенком языка. Называние и узнавание — вот первые шаги на пути к самому познанию.

Чтобы рассмотреть окончательное становление полноценного языка, нам требуется объяснение, сходное с тем, что еще недавно содержалось в дарвиновском учении об эволюции: это сложная модель, которая включает и объединяет множество разных факторов, способствовавших образованию языка на различных стадиях развития человека, и которая соотнесет то, что мы знаем о языковых приобретениях — и языковых потерях — у сегодняшнего человека с тем, что происходило (как мы можем лишь смутно догадываться) в семьях и племенах, в глубокой древности поднявших данный аспект культуры на высочайшую ступень совершенства. Для того, чтобы справиться с такой задачей, я не обладаю достаточной языковедческой квалификацией; возможно, вообще никто ею не обладает. Но даже скромная попытка воссоздать данную картину целиком, пусть даже в виде тусклого наброска, может оказаться более удовлетворительной, чем тщательно выписанный фрагмент, никак не соотнесенный с доисторическим социальным фоном.

3. Рождение человеческого языка

Биография Хелен Келлер — глухонемой, чье раннее развитие натолкнулось на такие препятствия, что едва не привело к нервному срыву, отчасти проливает свет на происхождение языка. Хотя об этом часто писали, для нас здесь все-таки важно рассказать ее историю еще раз. Почти семь лет она жила в темноте и интеллектуальной изоляции, не только лишенная каких-либо подсказок относительно окружающего мира, но зачастую и полная ярости из-за своей неспособности выразить или выплеснуть собственные чувства. Между нею и внешним миром не проходило никаких внятных сообщений — ни с одной, ни с другой стороны. (Подобное состояние недавно исследовалось экспериментально в лабораторных условиях, и выяснилось, что если даже такое слепое, беззвучное существование, когда невозможно ни получать, ни передавать сообщения или сенсорные подсказки, длится недолго, оно может привести к быстрому коллапсу личности.)

А затем для Хелен Келлер наступил тот знаменитый момент, когда она неожиданно смогла связать ощущение воды с символическими легкими ударами учителя по ее ладони. Так ей внезапно открылось значение слова: она научилась связывать символы с различными предметами, ощущениями, действиями, событиями. Безусловно, к этому моменту применимо ставшее банальным понятие «прорыв».

Никто не дерзнет даже предположить, где, когда или как произошел подобный прорыв в развитии человека, или, быть может, сколько раз открывавшийся путь заводил в тупик, отшвыривая его назад, в полном замешательстве. Правда, до возникновения речи человеку было лучше, чем Хелен Келлер: ведь его уши слышали, а глаза видели, и вещи вокруг него имели смысл уже до того, как их окрылили слова.

С другой стороны, у первобытного человека не было огромного преимущества маленькой Хелен — разумного присутствия других людей, в совершенстве владевших искусством пользоваться символами и знаками, как с помощью жестов и прикосновений, так и с помощью звуков. Так что если в грубом приближении приравнять первоначальное состояние человека к ее положению, то можно взять на себя смелость высказать догадку, что в некий сходный момент (собственно, под этим «моментом» имеется в виду бесчисленное множество моментов, возможно, длившихся тысячи и тысячи лет) он испытал сходное озарение и, подобно Хелен, был ослеплен новыми возможностями, которые открывали перед ним слова. Когда простые животные сигналы стали превращаться в сложные человеческие сообщения, расширился весь горизонт существования.

Оценивая этот последний шаг, сделавший возможным полноценный и непрерывный диалог между человеком и миром, где человек обитал, а также между различными членами общины, не следует забывать и о стойкости более ранней фазы, о которой я говорил выше. Я имею в виду основополагающую потребность в