Миф машины - [3]
Если точная функциональная эквивалентность изготовления орудий труда изготовлению предметов утвари была установлена исследователями ранее, то, пожалуй, должно быть ясно, что в обтесанных рукой человека изделиях из камня не было ничего особенного вплоть до сравнительно позднего этапа его развития. Ведь даже дальний родственник человека, горилла, сооружает жилища из листьев для того, чтобы было удобно спать, и строит из крупных стеблей папоротника мостики через мелкие ручьи, по-видимому, с тем, чтобы не замочить и не оцарапать ноги. А вот пятилетние дети, умеющие говорить, читать и производить умозаключения, проявляют не так уж много способностей к использованию орудий труда и еще меньше — к их изготовлению: следовательно, если бы в счет шло одно лишь изготовление инструментов, таких детей еще невозможно было бы идентифицировать как людей.
У человека на ранней стадии развития мы имеем основания предположить сообразительность и неумелость такого же рода. Когда мы ищем доказательств врожденного превосходства человека над его биологическими собратьями, мы должны постараться обнаружить доказательства иного рода, нежели только его убогие каменные инструменты; или, скорее, мы должны задаться вопросом, какой деятельностью он занимался в течение тех долгих лет, когда с теми же материалами и мускульными движениями, которыми впоследствии он столь искусно пользовался, он мог бы изготовить инструменты и получше.
Ответ на этот вопрос я подробно изложу в первых главах; однако же, я кратко забегу вперед и сообщу вывод: в первобытной технике не было ничего специфически человеческого, кроме употребления и хранения огня, и так продолжалось до тех пор, пока человек не переориентировал собственные физические органы, применив их для функций и целей, совершенно отличных от тех, каким они изначально служили. Вероятно, первым крупным сдвигом было преобразование передних лап четвероногого животного из специализированных органов передвижения в многоцелевые инструменты для лазания, хватания, нанесения ударов, разрывания, колочения, копания, держания. Руки и каменные инструменты раннего человека играли значительную роль в его развитии, в основном, потому, что — как указал Дю Брюль — они облегчили подготовку к возникновению функций срывания плодов, переноски предметов и размачивания пищи, и тем самым освободили рот для речи.
Если человек был действительно изготовителем орудий труда, то уже изначально он обладал одним основным и многоцелевым инструментом, имевшим большее значение, нежели любая более поздняя их совокупность: собственное тело, активизируемое с помощью мозга; любая часть этого тела, в том числе и члены, пригодные для изготовления дубин, ручных рубил или железных копий. В качестве компенсации за свои до крайности примитивные орудия труда, раннепервобытный человек имел гораздо более важное и ценное качество, расширявшее все его технические познания: он был гораздо лучше любого другого животного оснащен биологически; он обладал телом, не специализированным на единственном виде деятельности, а также мозгом, способным охватывать более обширную, чем у других животных, среду, и соединять все разнородные части его опыта. И как раз в силу его необыкновенной пластичности и чувствительности он был способен использовать большую, чем у остальных животных, часть внешней среды и внутренних психосоматических ресурсов.
Благодаря чрезвычайно развитому и непрерывно функционирующему мозгу человек мог распоряжаться большим количеством умственной энергии, нежели ему требовалось для выживания на чисто биологическом уровне, — и, соответственно, у него возникала необходимость направлять излишки такой энергии не просто на добывание пищи и половое размножение, но и на такие режимы жизни, которые преобразуют эту энергию в соответствующие культурные, т. е. символические, формы более непосредственно и конструктивно. Только посредством ориентации своей энергии на культуру он был способен контролировать и полностью утилизировать присущую ему природу.
Культурная «работа» с необходимостью получала приоритет по отношению к ручной. Для новых видов деятельности требовалось гораздо больше, чем просто дисциплина рук, мускулов и глаз, необходимая при изготовлении орудий труда и пользовании ими, хотя такая деятельность также оказывала человеку неоценимую помощь; кроме того, новые типы работы требовали контроля над всеми естественными функциями человека, в том числе, над органами выделения, бурными эмоциями, беспорядочной половой жизнью, кошмарными или сладострастными сновидениями.
В результате настойчивого исследования человеком собственных органических способностей его нос, глаза, уши, язык, губы и половые органы обрели новые роли. Даже кисть руки стала теперь не просто мозолистым и узкоспециализированным орудием труда: она могла гладить тело возлюбленной или возлюбленного, держать младенца поближе к груди, совершать осмысленные жесты или выражать в коллективном ритуале и упорядоченном танце какое-то не поддающееся иному выражению ощущение жизни или смерти, хранящегося в памяти прошлого или тревожного будущего. По сути дела, изготовление инструментов представляет собой лишь малую часть биотехники, способствующей полному оснащению человека для жизни.
Монография посвящена одной из ключевых проблем глобализации – нарастающей этнокультурной фрагментации общества, идущей на фоне системного кризиса современных наций. Для объяснения этого явления предложена концепция этно– и нациогенеза, обосновывающая исторически длительное сосуществование этноса и нации, понимаемых как онтологически различные общности, в которых индивид участвует одновременно. Нация и этнос сосуществуют с момента возникновения ранних государств, отличаются механизмами социогенеза, динамикой развития и связаны с различными для нации и этноса сферами бытия.
Воспоминания известного ученого и философа В. В. Налимова, автора оригинальной философской концепции, изложенной, в частности, в книгах «Вероятностная модель языка» (1979) и «Спонтанность сознания» (1989), почти полностью охватывают XX столетие. На примере одной семьи раскрывается панорама русской жизни в предреволюционный, революционный, постреволюционный периоды. Лейтмотив книги — сопротивление насилию, борьба за право оставаться самим собой.Судьба открыла В. В. Налимову дорогу как в науку, так и в мировоззренческий эзотеризм.
В монографии впервые в литературоведении выявлена и проанализирована на уровне близости философско-эстетической проблематики и художественного стиля (персонажи, жанр, композиция, наррация и др.) контактно-типологическая параллель Гессе – Набоков – Булгаков. На материале «вершинных» творений этих авторов – «Степной волк», «Дар» и «Мастер и Маргарита» – показано, что в межвоенный период конца 1920 – 1930-х гг. как в русской, метропольной и зарубежной, так и в западноевропейской литературе возник уникальный эстетический феномен – мистическая метапроза, который обладает устойчивым набором отличительных критериев.Книга адресована как специалистам – литературоведам, студентам и преподавателям вузов, так и широкому кругу читателей, интересующихся вопросами русской и западноевропейской изящной словесности.The monograph is a pioneering effort in literary criticism to show and analyze the Hesse-Nabokov-Bulgakov contact-typoligical parallel at the level of their similar philosophical-aesthetic problems and literary style (characters, genre, composition, narration etc.) Using the 'peak' works of the three writers: «The Steppenwolf», «The Gift» and «The master and Margarita», the author shows that in the «between-the-wars» period of the late 20ies and 30ies, there appeard a unique literary aesthetic phenomenon, namely, mystic metaprose with its stable set of specific criteria.
Книга представляет читателю великого итальянского поэта Данте Алигьери (1265–1321) как глубокого и оригинального мыслителя. В ней рассматриваются основные аспекты его философии: концепция личности, философия любви, космология, психология, социально-политические взгляды. Особое внимание уделено духовной атмосфере зрелого средневековья.Для широкого круга читателей.
Книга дает характеристику творчества и жизненного пути Томаса Пейна — замечательного американского философа-просветителя, участника американской и французской революций конца XVIII в., борца за социальную справедливость. В приложении даются отрывки из важнейших произведений Т. Пейна.
Книга известного французского философа Мишеля Фуко (1926–1984) посвящена восприятию феномена безумия в европейской культуре XVII–XIX вв. Анализируя различные формы опыта безумия — институт изоляции умалишенных, юридические акты и медицинские трактаты, литературные образы и народные суеверия, — автор рассматривает формирование современных понятий `сумасшествие` и `душевная болезнь`, выделяющихся из характерного для классической эпохи общего представления о `неразумии` как нарушении социально — этических норм.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга известного английского историка, специалиста по истории России, Д. Ливена посвящена судьбе аристократических кланов трех ведущих европейских стран: России, Великобритании и Германии — в переломный для судеб европейской цивилизации период, в эпоху модернизации и формирования современного индустриального общества. Радикальное изменение уклада жизни и общественной структуры поставило аристократию, прежде безраздельно контролировавшую власть и богатство, перед необходимостью выбора между адаптацией к новым реальностям и конфронтацией с ними.
Норберт Элиас (1897–1990) — немецкий социолог, автор многочисленных работ по общей социологии, по социологии науки и искусства, стремившийся преодолеть структуралистскую статичность в трактовке социальных процессов. Наибольшим влиянием идеи Элиаса пользуются в Голландии и Германии, где существуют объединения его последователей. В своем главном труде «О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования» (1939) Элиас разработал оригинальную концепцию цивилизации, соединив в единой теории социальных изменений многочисленные данные, полученные историками, антропологами, психологами и социологами изолированно друг от друга.
В книге видного немецкого социолога и историка середины XX века Норберта Элиаса на примере французского королевского двора XVII–XVIII вв. исследуется такой общественный институт, как «придворное общество» — совокупность короля, членов его семьи, приближенных и слуг, которые все вместе составляют единый механизм, функционирующий по строгим правилам. Автор показывает, как размеры и планировка жилища, темы и тон разговоров, распорядок дня и размеры расходов — эти и многие другие стороны жизни людей двора заданы, в отличие, например, от буржуазных слоев, не доходами, не родом занятий и не личными пристрастиями, а именно положением относительно королевской особы и стремлением сохранить и улучшить это положение. Книга рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся историко-социологическими сюжетами. На переплете: иллюстрации из книги А.