МИД, Кремль, кувейтский кризис - [48]

Насколько я могу судить, на начальной стадии кувейтского кризиса у Шеварднадзе не возникало проблем с Горбачевым по поводу того, как вести дела. У А.С.Черняева в дневнике под датой 21 августа есть такие строки: «У меня были опасения, что М.С. поостережется круто осудить Хусейна, но я, к счастью, ошибся. К тому же Шеварднадзе действовал строго в духе нового мышления. Правда, все, начиная с согласия на встречу с Бейкером в Москве и на совместное заявление с ним, согласовывал с Горбачевым по телефону».17

Сам Горбачев, в отличие от большинства мировых лидеров, долго держал паузу. Публично он впервые высказался лишь спустя две недели после агрессии, но вполне определенно. Вот фрагмент из его выступления в Одесском военном округе 17 августа: «По существу у нас, как и у большинства государств, собственно, и не было выбора. Применение силы для перекройки государственных границ, да еще с целью аннексии суверенной страны чревато цепной реакцией, опасной для всего мирового сообщества. Для нас реагировать как-то иначе неприемлемо еще и потому, что агрессия совершена с помощью и нашего оружия, которое мы соглашались продавать Ираку только для поддержки обороноспособности, а не для захвата чужих территорий и целых государств. Проявлено вероломство, бесцеремонно попрано международное право, Устав Организации Объединенных Наций».18

Первые признаки неполной состыковки подходов президента и министра к тому, как преодолевать кризис, проявились в сентябре. Об этом дальше.

Глава III ХЕЛЬСИНКСКИЙ САММИТ И ДРУГИЕ ПЕРЕГОВОРЫ СЕНТЯБРЯ

Первые слушания в Верховном Совете СССР: неожиданный резонанс

Для сотрудников МИД каждодневная работа с представителями зарубежных государств – дело привычное. Однако в горбачевский период вместе с гласностью, свободой прессы, резко активизировавшейся общественной жизнью добавилось весьма существенное направление, требовавшее от мидовского руководства все большего внимания – работа с депутатским корпусом. Ушли в прошлое времена, когда Верховный Совет СССР заседал всего несколько раз в году, когда не было ни парламентских слушаний, ни подковыристых депутатских запросов, ни критики внешней политики с парламентской трибуны или в депутатских заявлениях для прессы и телевидения. Теперь ситуация была совершенно другой.

Не удивительно, что в этих условиях развертывавшийся кувейтский кризис не мог не вызывать у депутатов живого интереса, тем более что и отечественная пресса его подстегивала, освещая и интерпретируя события с самых разных политических позиций. Если «Известия», «Труд», «Комсомольская правда», «Новое время» писали о кризисе, как правило, взвешенно, то «Советская Россия» и «Литературная Россия» заняли, можно сказать, стопроцентно проиракскую позицию. Где-то близко к ним нередко стояла и «Красная звезда». Вот и получалось так, что с жалобами на «тенденциозность» советских СМИ в МИД приходил то иракский посол, то кувейтский, а был случай, когда в один и тот же день ко мне явились оба. Приходилось объяснять, что МИД и правительство тут ни при чем, что прессой они не руководят, что времена в этом плане изменились и послам надо исходить из новых реалий.

Следует добавить, что в 1990 году в СССР уже вовсю шел политический накат на Горбачева как по линии внутренней, так и внешней политики и что в начавшейся внутрипартийной грызне шли в ход самые разные приемы. Все это отражалось на поведении депутатского корпуса, где порой и инициировались политические интриги. Так что внешней политике при М.С. Горбачеве тоже перепадало немало шишек. Не стала в этом смысле исключением и линия СССР в кувейтском кризисе. Особенно активничали по этой части два народных депутата полковники – Алкнис и Петрушенко.

Впервые официально кувейтский кризис стал предметом обсуждения в Верховном Совете СССР в конце августа, когда его Комитет по международным делам решил заслушать МИД по этому вопросу. Выступить было поручено мне.

На заседании, состоявшемся 30 августа, помимо членов упомянутого комитета присутствовало и много членов других комитетов Верховного Совета и комиссий его палат, и в помещении, я бы сказал, яблоку негде было упасть. Дело было, конечно, не во мне, а в теме. Я выступал минут 30, и еще больше времени заняли ответы на вопросы. Думаю, депутатов подкупило то, что я говорил без бумажки, не обходил острых углов и, как бы рассуждая вслух, побуждал и их следить за ходом мысли, убеждая в безальтернативности курса, который в создавшихся условиях проводило советское правительство. Были острые вопросы, в основном от военных, в частности генерала армии В.Н. Лобова (их, похоже, больше всего волновало появление американских войск к югу от наших границ, но и положение Ирака было тоже отнюдь не безразлично).

Принятым Комитетом решением я остался доволен. В нем говорилось: «Участники заседания подчеркнули, что позиция СССР с самого начала была высоко моральной и получила полную поддержку советской общественности. Депутаты решительно высказались за политическое урегулирование кризиса и настоятельную необходимость предотвращения военного конфликта, выразили серьезную озабоченность усилением военного присутствия, прежде всего США, в регионе. Члены Комитета рекомендовали правительству СССР рассмотреть вопрос о целесообразности отзыва советских специалистов из Ирака». Последнее положение было очень кстати, так как со стороны ряда ведомств еще ощущалось глухое сопротивление сокращению числа своих представителей в Ираке, хотя тучи там явно продолжали сгущаться. Словом, я мог считать, что мое первое появление перед депутатами сошло удачно.