Мичман Хорнблоуэр. Лейтенант Хорнблоуэр - [147]

— Мария! Мария! — позвала миссис Мейсон. На крик из глубины дома вышла молодая — нет, не очень молодая женщина.

— Да, мама.

Мария выслушала наставления миссис Мейсон, как соорудить временную постель в комнате мистера Хорнблауэра.

— Да, мама.

— Вы сегодня не в школе, Мария? — любезно спросил Хорнблауэр.

— Нет, сэр. — На ее некрасивом лице появилась улыбка — она явно обрадовалась, что к ней обращаются.

— День восстановления монархии? Нет еще. И не день рождения короля. Почему же нет занятий?

— Свинка, сэр, — сказала Мария. — У них у всех свинка, кроме Джонни Бристоу.

— Это согласуется со всем, что я слышал о Джонни Бристоу, — заметил Хорнблауэр.

— Да, сэр. — Мария снова улыбнулась. Ей явно льстило что Хорнблауэр не только шутит с ней, но и помнит, что она рассказывала об учениках.

Вернувшись в мансарду, Хорнблауэр и Буш продолжили разговор. Теперь они беседовали о более серьезных вещах. Их занимало положение дел в Европе.

— Этот Бонапарт, — сказал Буш, — какой-то неуемный.

— Верно сказано, — согласился Хорнблауэр.

— Чего ему не хватает? В 96-ом — я служил тогда на «Превосходном» в Средиземноморском флоте (тогда меня и произвели в лейтенанты) — он был простым генералом. Помню, первый раз я услышал это имя во время блокады Тулона. Тогда был его поход на Египет. Теперь он первый консул — так он себя называет?

— Да. Но теперь он Наполеон, а не Бонапарт. Пожизненный первый консул.

— Смешное имя. Я бы себе такого не выбрал.

— Лейтенант Наполеон Буш, — сказал Хорнблауэр. — Это бы неплохо звучало.

Они посмеялись над этим нелепым сочетанием.

— В «Военно-морских хрониках» пишут, что он на этом не остановится, — продолжал Хорнблауэр. — Ходят разговоры, что скоро он объявит себя императором.

— Императором!

Даже Буш уловил дополнительный оттенок в этом титуле, его претензию на мировое господство.

— Он что, сумасшедший? — спросил Буш.

— Если так, то он самый опасный безумец в Европе.

— Не верю я ему в этом мальтийском деле. Вот ни столечко не верю, — выразительно сказал Буш. — Попомните мои слова, скоро мы снова с ним схлестнемся. Мы его так отделаем, что он век этого не забудет. Раньше или позже. Так продолжаться не может.

— Я думаю, вы совершенно правы, — сказал Хорнблауэр. — И скорее раньше, чем позже.

— Тогда… — начал Буш.

Он не мог говорить и думать одновременно, особенно теперь, когда мысли его пришли в такое смятение. Война с Францией означала, что флот будет расширен до прежних размеров, угроза вторжения и необходимость охранять торговые корабли заставит взять на действительную службу любое суденышко, способное держаться на воде и нести хотя бы одну пушку. Значит, прощай половинное жалованье: он снова будет ступать по палубе, вести судно под парусами. Снова тяготы, опасности, заботы, однообразие — все, что несет с собой война. Мысли потоком проносились в его сознании, кружились водоворотом, в котором хорошее сменялось плохим, поочередно ускользая от внимания.

— Война штука грязная, — мрачно сказал Хорнблауэр. — Вспомните.

— Я думаю, вы правы, — ответил Буш, не было необходимости уточнять. Все равно замечание было неожиданное. Хорнблауэр улыбнулся, снимая напряжение.

— Ладно, — сказал он. — Бони может называть себя императором, если хочет. Я же должен отрабатывать свои полгинеи в «Длинных Комнатах».

Буш хотел воспользоваться случаем и спросить Хорнблауэра, как идут его дела, но ему помешал раздавшийся шум, затем стук в дверь.

— Вот и ваша постель, — сказал Хорнблауэр, вставая, чтобы открыть дверь.

Мария втащила вещи и улыбнулась.

— Сюда или сюда? — спросила она.

Хорнблауэр посмотрел на Буша.

— Без разницы, — сказал Буш.

— Тогда сюда, к стене.

— Дайте я помогу, — сказал Хорнблауэр.

— Ой, нет. Пожалуйста, сэр, я сама.

Внимание смутило Марию — и Буш видел, что при ее коренастой фигуре она в помощи не нуждается. Чтобы скрыть смущение, Мария принялась убирать подушки в наволочки.

— Надеюсь, у вас уже была свинка, Мария? — спросил Хорнблауэр.

— О да, сэр. В детстве, на обоих ушах.

От работы и смущения щеки ее раскраснелись. Короткими, но ловкими пальцами она расстелила простыню. Тут она остановилась — ей почудилось, что в вопросе Хорнблауэра был еще один смысл.

— Вам нечего беспокоиться, сэр. Я не заражу вас, даже если вы сами и не болели.

— Я об этом не думал, — сказал Хорнблауэр.

— Ой, сэр, — ответила Мария, с математической точностью расправляя простыню. Она постелила одеяло и только после этого снова посмотрела на Хорнблауэра. — Вы прямо сейчас выходите?

— Да. Я должен был уже выйти.

— Дайте мне на минуточку ваш сюртук, сэр. Я его почищу.

— Нет. Я не позволю вам хлопотать из-за меня, Мария.

— Какие хлопоты, сэр. Разве это хлопоты? Пожалуйста, позвольте мне. Он так выглядит…

— Он выглядит ужасно, — сказал Хорнблауэр, оглядывая свой сюртук. — Лекарства от старости еще не придумали.

— Пожалуйста, дайте мне его, сэр. Внизу есть нашатырный спирт. Увидите, он поможет.

— Но…

— Ну пожалуйста, сэр.

Хорнблауэр неохотно расстегнул пуговицу.

— Я вернусь через две минуты, — сказала Мария, поспешно подходя к нему. Она протянула руку к следующей пуговице, но быстрые нервные пальцы Хорнблауэра опередили ее. Он стянул сюртук, она взяла его у него из рук.