Мичман Хорнблоуэр. Лейтенант Хорнблоуэр - [121]

— Если вы договоритесь насчет пленных, сэр, это займет какое-то время. Возникнет вопрос о честном слове. Я могу поспорить о том, как оно будет сформулировано. Потом потребуется время, чтоб перевезти пленных. Вы можете настоять, чтоб к причалу подходило не больше одной лодки — это очевидная предосторожность. За это время «Слава» успеет войти в бухту и встанет на якорь вне досягаемости той батареи, сэр. Тогда выход из бухты будет заперт, а мы сохраним связь с донами, так что Бакленд, если захочет, сможет взять руководство переговорами на себя.

— В этом что-то есть, — сказал Буш. Без сомнения, это снимет с него ответственность. Приятно было подумать о том, чтобы протянуть время, пока «Слава» своим присутствием не усилит позиции англичан.

— Так вы уполномочиваете меня вести переговоры о возвращении пленных под честное слово? — спросил Хорнблауэр.

— Да, — неожиданно решился Буш. — Но ни о чем другом, запомните, мистер Хорнблауэр. Ни о чем другом, если вы дорожите своим местом.

— Есть, сэр. И боевые действия временно приостанавливаются на период передачи пленных?

— Да, — неохотно согласился Буш. Это неизбежно вытекало из предыдущего, однако звучало подозрительно, как бы намекая на возможность дальнейших переговоров.

Так день постепенно перешел в вечер. Целый час ушел на препирательства по поводу честного слова, под которое отпускают пленных. К двум часам соглашение еще не было достигнуто. Чуть позже Буш, стоя у главных ворот, наблюдал, как из них толпой выходят женщины, неся узлы со своими пожитками. Лодка не могла взять их всех, пришлось ей сделать второй заход, и только после этого дело дошло до пленных мужчин, начиная с раненных. Тут к радости Буша из-за мыса появилась, наконец, «Слава». С поднявшимся морским бризом она гордо вступила в бухту.

Вот и Хорнблауэр опять, еле переставляет ноги от усталости.

— На «Славе» ничего не знают о прекращении боевых действий, сэр, — сказал он. — Они увидят лодку, полную испанских солдат, и, ясное дело, откроют по ней огонь.

— Как же дать им знать?

— Мы обсудили это с Ортегой, сэр. Он одолжит нам лодку, чтоб мы смогли передать сообщение на «Славу».

Отсутствие сна и крайнее изнеможение взяли верх над терпением Буша. Этой последней капли его обессиленное от усталости сознание уже не вынесло.

— Вы слишком много на себя берете, мистер Хорнблауэр, — сказал он. — Черт возьми, я здесь командую.

— Да, сэр, — ответил Хорнблауэр, вытягиваясь.

Буш смотрел на него и пытался привести свои мысли в порядок после вспышки раздражения. Нельзя отрицать, что «Славу» нужно поставить в известность. Если она откроет огонь, это будет нарушением достигнутого соглашения, одной из сторон которого был он сам.

— Тысяча чертей! — сказал Буш. — Поступайте, как знаете. Кого вы пошлете?

— Я могу отправиться сам, сэр. Тогда я смогу сказать Бакленду все необходимое.

— Вы имеете в виду о… о… — Бушу решительно не хотелось касаться опасной темы.

— О возможности дальнейших переговоров, — бесстрастно произнес Хорнблауэр. — Рано или поздно он должен будет узнать. А пока Ортега здесь…

Смысл был очевиден, а предложение разумно.

— Хорошо. Я думаю, лучше отправиться вам. И запомните мои слова, мистер Хорнблауэр, вы должны четко сказать, что я не уполномочивал вас вести никаких переговоров по тому вопросу, который вы имеете в виду. Никаких. Я тут ни при чем. Вы поняли?

— Есть, сэр.

XII

Три офицера сидели в командирском помещении форта Самана. Действительно, раз Буш теперь командовал фортом, это помещение по-прежнему можно было называть командирским. В углу стояла кровать с сеткой от москитов, в другом конце комнаты сидели на кожаных креслах Бакленд, Буш и Хорнблауэр. Свисавшая с потолочной балки лампа наполняла комнату едким запахом и освещала их потные лица. Было жарче и более душно, чем на судне, но зато здесь, в форте не мучило гнетущее сознание того, что за переборкой лежит безумный капитан.

— Я ни на минуту не сомневался, — сказал Хорнблауэр, — что, когда Виллануэва послал Ортегу сюда начать переговоры о пленных, он велел ему прощупать почву на предмет вывода войск.

— Вы не можете знать это наверняка, — сказал Бакленд.

— Ну, сэр, поставьте себя на место Ортеги. Стали бы вы хотя бы намекать на такое важное дело, если б вас на это не уполномочили? Если б не получили на этот счет конкретных распоряжений?

В этом никто, знавший Бакленда, не усомнился бы, и для него самого это было наиболее убедительно.

— Значит, Виллануэва думал о капитуляции с тех самых пор, как узнал, что мы взяли форт и «Слава» сможет встать на якорь в бухте.

— Полагаю, так, — неохотно согласился Бакленд.

— А раз он готов говорить о капитуляции, он или отъявленный трус, или в серьезной опасности, сэр.

— Ну…

— Нам, для того чтоб вести с ним переговоры, неважно, как на самом деле обстоят дела, реальная это опасность, или мнимая.

— Вы говорите, как сутяжник, — сказал Бакленд. Его пытались логическими рассуждениями принудить к быстрому решению, а он этого не хотел, и, обороняясь, употребил одно из самых оскорбительных слов, которые знал.

— Простите, сэр, — сказал Хорнблауэр. — Я не хотел проявить непочтение. Я позволил себе разболтаться. Конечно, ваше дело решать, в чем состоит ваш долг, сэр.