Мгновенья вечности - [28]

— Его судить надо! Отморозок, не человек! — не выдержал Яшка.

— Так вот он без суда, сам сдох по-песьи. Машиной его сбило. Пить он не бросил. Даже мать не вернул. Та только недавно узнала, что сына нет больше в живых. Вот тебе и родные люди. С тех пор временами сама в запой срывается, плачет горькими, да что вернешь? Оно так и ведется в жизни, что и обиде, и прощенью свой срок отмеряй. Коль опоздал, не взыщи за свою оплошку, сам виноват, терпи. Я это к чему тебе говорила, оно и от родных, своих детей, воют родители в две пригоршни до самой смерти. И не поймешь, что лучше, иметь кровных или принять чужого, а может, лучше жить самому, так хоть обижаться не на кого. Все ошибки свои. Никто не помог выжить и не поторопит помереть.

— А ты чего ребенка себе не родишь?

— Раньше надо было о том подумать. Teперь опоздала. На четвертом десятке кто рожает? Разве только ненормальные? Я себя такою не считаю!

— Зря, Валюха! Нашла бы себе путнего мужика, родила б от него пару ребятишек, совсем иначе зажила бы!

— Яшка! Ну кому я нужна? Кто женится? В поселке девок море. Все молодые, красивые, образованные. Я против них старое чмо. Если кто приблудит ко мне, так только на ночь, от таких кто рожает? — усмехнулась грустно.

— Валь, а разве ты не была замужем?

— Выходила, как же! Три раза...

— Куда же они делись те мужья?

— Подружки увели, отбили всех троих.

— Как так? Ну почему позволила?

— А как запрещу? Выходит, они лучше были. Да я и не жалею. Рвется всегда там, где тонко. Так пусть уж сразу, чем через годы. Я ни к одному не успела привыкнуть.

— И не любила никого?

— Первого! Его у меня родная сестра увела. Теперь живет с ним на Камчатке, двоих детей ему родила. Чудесные мальчата. А сам рыбаком работает. Уже больше десятка путин ходит в море. Хорошо получает. У них большая квартира, импортная машина, а вот сюда, домой, к себе на Смоленщину не решаются приехать.

— Почему?

— Стыдно ей. А он в себе не уверен, что разлюбил. Боится увидеть меня, чтоб не бросить свою семью, наплевав на все пережитое и нажитое. Ему — рыбаку хорошо известна цена суетной жизни. Он, как и другие, все время рискует и живет на грани. Только б он не сорвался, был бы жив и счастлив. Я давно простила их обоих...

— Сильный ты человек, Валюшка! Мало таких на земле!

— Да брось, Яша! Через одну все такие. Разве только молчим. Кому охота выставлять душу на осмеяние, она и так болит.

— Неужели во всем поселке никого не присмотрела? Ведь твой магазин как проходной двор! И свои, и приезжие приходят. Иль достойные люди перевелись?

— Есть, почему же? Но все занятые. А разбивать семьи не в моих правилах. По себе знаю, как это больно, потому сама на такое никогда не пойду. Был один мужик, с сыном. Жена у него алкашка. Практически он не жил с нею. Но ребенок любил мать. Для него она пьяная дороже десятка трезвых, потому что своя — родная. И отказала я ему. Не захотела обижать мальчонку. Он никогда не простил бы меня. Ну, а другие и внимания не стоили. Так себе, транзитные хахали, чьи имена не запоминала. Поверь, ни с кем из них в постели не кувыркалась. Просто вечер провели весело и бездумно. Отвлекаю себя от воспоминаний. Они, Яшка, слишком горькие. Потому веселюсь напропалую, а душа навзрыд плачет. Так вот и живу. Ну да что тебе жалуюсь. Сам не лучше живешь, тоже один всюду и, конечно, не с добра. Твои ровесники уже по двое детей имеют. А ты, как и я, один кругом. Конечно, есть родители. Но нет любви. А без нее жизнь пустая, как несоленый каравай, в горле колом стоит. Так что, я тебя лучше других понимаю. Иди домой, зайка! И забери конфеты мальчонке! Мою жизнь ничем не подсластить,— проводила Валентина гостя во двор и закрыла двери.

Глава 3. ЛЕГАШОНОК

Степку всегда тянуло на какие-то подвиги. Он не мог спокойно посидеть дома. И всякий раз в чем-то отличался. То, собрав компанию вихрастой детворы, собирал всех поселковых котов и устраивал кошачьи бега, не обращая ни малейшего внимания на вой, визги, крики кошек и их хозяев. За эти затеи его, исцарапанного и покусанного, приводили домой за уши, ругали бандитом, мучителем, негодяем, на мальчишку это не действовало.

Бабка Спиридониха грозила даже закрыть Степку в своем туалете за домашнего любимца кота Ваську, какого пацан заволок на бабкину крышу и привязал за лапу к трубе, где рыжий просидел целых два дня, откуда его потом снял Яшка.

Пытался Степка сделать звездой цирковой арены соседского козла, его он дрессировал в верховой езде. Глянуть на это обученье собиралась вся поселковая детвора. Но козел не проявил способностей или не захотел для себя славы скакуна и, поддев пацана на рога, отшвырнул Степку в дальний угол двора, грозил втоптать его в сугроб по самые уши. Соседка прогнала мальчишку со двора метлой. Обещала пожаловаться деду, но Степку не напугала. И он стал обдумывать новую пакость, но ему помешали. К соседке приехал сын из города. Увидел, как мальчишка несет дохлую ворону, чтобы забросить ее в печную трубу дома, вовремя помешал этой затее. Он прихватил Степку за воротник куртки и, дав пинка, вышвырнул со двора под громкий смех детворы. Степку это обидело. Он не терпел поражений. И поймав соседского, ленивого кота, привязал к его хвосту шар с сухим горохом. Кот до вечера обалдело носился по поселку, пока хозяева не освободили его от гремучего прицепа, и тогда соседи не выдержали, пришли к Илье Ивановичу пожаловаться на мальчишку. Тот успел выскочить из дома и привязал к хвосту их собаки пустую консервную банку. Та носилась по улицам до темноты, громыхала, выла, лаяла на всех мальчишек поселка, пока над нею не сжалился Яшка. Он сразу понял, чьих рук это дело и загнал Степку домой, поставил в угол, впервые долго и сердито ругал пацана. Тот шмыгал носом, сопел, слушал упреки и молчал. Не просил прощенья, ничего не обещал. И до позднего вечера простоял в углу, пока не вернулся из поездки Илья Иванович. Он сразу понял, что случилось, и тут же вмешался в ситуацию. Выпустил Степку из угла. Посадил его напротив и сказал: