Мгновения жизни - [90]

Слушая его рассказ, Грейс пыталась вообразить, как протекает жизнь в квартире в Верхнем Уэст-Сайде. Перед ее мысленным взором мелькала расплывшаяся фигура постаревшей раньше времени Черри: она бродила по прекрасно декорированным комнатам с бутылкой водки в руке, а ее помада цвета розовой жевательной резинки размазалась по губам и подбородку. Испытывала ли она к ней жалость? Еще нет, подумала Грейс. Она не могла забыть о том, как легко Черри вновь вошла в жизнь Джефферсона, предъявив на него права столь же небрежно, как и отказалась от них пару месяцев назад, не обратив ровным счетом никакого внимания на девушку, которая собрала все осколки в единое целое, пока ее не было. До сих пор Грейс задавалась вопросом: вернулась бы Черри к Джефферсону, если бы не увидела, как кто-то проделал такую хорошую работу с тем, кого она так беспечно выбросила на помойку. Джефферсон уже молча смотрел на нее, а она все пыталась найти ответ на вопрос, ответа на который не было. Грейс взяла его за руку, поцеловала и прижала к своей щеке со словами:

— Ты сам только что сказал. У тебя нет другого выхода, кроме как остаться.

Он внимательно рассматривал ее фотоаппараты, вертел в руках, подносил каждый из них к глазам и смотрел в видоискатель.

— Собственно, — произнес он, протягивая их ей обратно, — как фотограф я безнадежен.

— Все нормально, уверена, что я безнадежна как юрист. — Она улыбнулась ему. — Но все равно, когда одного мужчину спросили, умеет ли он играть на скрипке, он ответил: «Не знаю, я никогда не пробовал». — Она вложила «Хассельблад» обратно в футляр, оставив себе только «Лейку».

— То, как ты обращаешься с этими штуками, как смотришь на них, похоже на любовь.

Она ничего не ответила на это.

— С «Лейкой» хорошо шпионить за людьми. У нее нет зеркал, которые ходят вверх и вниз. А в момент экспозиции ты видишь самое главное. «Хассельблад» предназначен для Великого Момента. А «Лейка» — для повседневного момента, — объяснила Грейс, подчеркнув разницу в выражениях движением указательного пальца в воздухе.

Ему понравились сделанные ею много лет назад снимки манекенщиц на фоне заброшенных городских свалок.

— Послание, которое я старалась выразить, мучительно ясное: я была молодой и влюбленной. Но это и вправду хорошие снимки.

— Тебе не стоит быть слишком скрытной, говори в своих снимках то, что ты хочешь, чтобы увидели люди. Иначе они тебя не поймут. — Он сообщил ей, что по-прежнему стремится вытащить этих самодовольных горожан из их ярко освещенных домов с кондиционерами, центральным отоплением и гаражами на три машины и показать, как они своими руками создают пустыню вокруг себя. — Сам я, вообще-то, помешан на экологии: закрываю кран, пока чищу зубы, езжу на велосипеде, сдаю мусор на переработку, ем только натуральную, здоровую пищу, так что можно ожидать, что испражняюсь я исключительно органическими отходами. Я пью кофе из кофейных зерен, собранных с соблюдением самых высоких требований экологии. Каждую неделю в течение нескольких часов я бесплатно консультирую экологические организации. Мои усилия заметны? Черт, я уверен, что заметны. И при этом, естественно, остаюсь хорошим адвокатом.

— Разумеется. Быть человеком — это такая странная штука: ты стремишься что-то изменить, хотя прекрасно понимаешь, что ничего изменить не удастся. — Ее все еще привлекала проблема расстояния. Она показала ему несколько снимков, сделанных для журналов мод на Сейшельских островах. На них было запечатлено раннее утро на Острове Птиц, который можно было легко перепутать с раем. — Там нет зверей, опасных для человека. Море принимает тебя в свои ярко-голубые объятия, ветер окутывает нежным дуновением, защищая от жары. В небе полно птиц: это скромные черные словно сажа крачки, редкие тропические птицы с полым хвостовым оперением, волшебные белые крачки, создающие поистине неземную красоту в ночном небе. Эти белые птицы откладывают яйца на ветвях деревьях, где вьют гнезда. Птенцы вылупливаются из яиц прямо на открытом воздухе, сидят на той же самой ветке и ждут, пока родители накормят их. Издали все выглядит так, словно ветки покрыты мягким белым пухом. Когда подходишь ближе, начинает казаться, что это поющие фрукты, а потом наконец видишь, что это птицы — от самых маленьких до почти взрослых особей. Взрослые птицы могут кормить своих птенцов только в полете. И только когда ты оказываешься от них на расстоянии вытянутой руки и опускаешь взгляд ниже, замечаешь, что на каждые десять пушистых комочков, украшающих дерево, находится по крайней мере один, который соскользнул на самые нижние ветки или даже свалился на землю. Эти малыши не могут рассчитывать на кормежку, хотя не знают этого и продолжают сидеть смирно, ожидая своих родителей, которые уже никогда не прилетят. Те, что на земле, кажутся более темного цвета. Подойдя вплотную, ты обнаруживаешь, что темнота — муравьи, пожирающие их живьем. «Только взгляните на это, — воскликнула одна манекенщица, стоя на террасе ресторана и указывая на деревья. — Какой прекрасный вид!» Ну да, с того места, где она стояла, вид и в самом деле был потрясающим. Поэтому я никогда не могла понять, когда люди говорят, что за деревьями не видно леса: ведь только так можно научиться ценить каждое растение за его уникальный вклад в общий лес. Если вы видите только лес, то никогда не заметите одно-единственное срубленное дерево. Разумеется, безопаснее наблюдать за такими вещами на расстоянии, кто же спорит. Наверное, это и есть богоподобное состояние.