Мгновения счастья - [3]

Но тут заговорил Лапин:

— Знаете что, товарищ майор, вам надо отдохнуть. Хотите у меня? А можно в гостиницу. Есть у нас и гостиница.

— Нет, — проговорил Семенов. — Мне скорее надо. Что-то делать надо. Работать. И дети у меня, мать старуха. Тоже насмотрелись…

— Да, это понятно. Есть у нас один завод. Его немцы все собирались пустить и поэтому оберегали. А когда отступали, то не успели взорвать. Попортили немного. Так что теперь он уже полностью восстановлен.

Бледная секретарша принесла чай и бутерброды. Когда она вошла, Семенов встал. Она не обратила на это никакого внимания.

— Гостиницу я заказала, — сообщила она и вышла.

Прихлебывая чай, Лапин рассказал:

— Директор там очень расторопный товарищ, организатор прекрасный, пробойный, но производства не знает. И главного инженера у него нет, а есть только техник, но знающий. Вот они вдвоем и шуруют. Когда я к ним приехал, они уже топку опробовали. Дыму напустили на всю степь.

— Так вы меня к нему главным? — спросил Семенов.

Но оказалось все не так, как он предполагал. Что-то там не заладилось у директора за последнее время. Жалобы на него начали поступать. Невзлюбили его не только рабочие, но и городское начальство. Вот Лапин и ездил разбираться. Директор завода Иван Пантелеевич Сашко и сам ничего не скрывал. Все рассказал: да, он ни черта в производстве не смыслит, и ему нужна хоть какая должность, только не завод. До войны он служил в милиции, был начальником отделения на одной некрупной, но очень оживленной железнодорожной станции в центре хлебного края — Южного Урала. Служил он хорошо, правонарушители и прочая шпана его боялись. Боролся он с ними беспощадно. Ну они и отомстили, напакостили со всей воровской изобретательностью, как может только отомстить оголтелая шпана. Схватился он за дверную ручку в свой кабинет, рванул дверь и тут же отдернул окровавленную ладонь. Так и лишился Иван Пантелеевич четырех пальцев правой руки. Инвалид. Для оперативной работы не пригоден. А вот теперь оказалось, что и директора из него не получилось. И тогда решили перевести его в трест на административную должность. Комендантом. Такое решение очень его устраивало, как сказал Лапин, и добавил:

— Очень он в город стремится. Из-за жены. Это он сам мне говорил. Да и она тоже.

— Надоело даме в глуши жить? — предположил Семенов и по тому, как задумчиво Лапин покачал головой, понял, что не только в дамской прихоти дело, а все обстоит сложнее, что сейчас же и подтвердилось.

— С одной стороны, конечно, надоело. Да не только в этом суть. Женщина она образованная, а в городке этом, как в деревне: огороды, козы, коровы и все такое. Пока война была, она терпела, а вот теперь затосковала. Сам-то он, Сашко этот, человек небольшой грамотности, разговаривать с ним не разбежишься, он это очень хорошо понимает и очень боится, как бы она от него не уехала.

— Это понятно, — проговорил Семенов и вздохнул: — Любит, значит. Красивая она?

На этот вопрос Лапин не ответил, считая его, наверное, не относящимся к делу.

— Одним словом, принимайте завод. Для теперешнего вашего семейного положения это будет в самый раз.

Семенов согласился и на другой же день выехал в неведомый степной городок.

3

С классической литературой, а также и с современной Семенов познакомился в школе, институт ничего не добавил к этому знакомству, которое так и не перешло в дружбу. Короче говоря, ему и в голову не пришло, что его вступление в мирную жизнь развивается по всем правилам именно классической литературы.

Степь, сверкающая росой. Румяное, только что проснувшееся солнце нехотя поднимается над горизонтом. По росистой траве бегут косые тени от лошадей, от брички, от кучера и от самого Семенова. Степная дорога еще не пылит. Кузнечики еще сушат звонкие свои крылья, и только какие-то пташки с шумом вырываются из травы. Семенов пока не совсем пришел в себя, не отдышался после вагонной духоты, слегка продрог, но, несмотря на все это, он почувствовал что-то вроде умиления и, кажется, впервые к нему пришло забытое чувство душевного покоя. Такое не очень-то свойственное ему состояние слегка его смутило. Кутаясь в шинель, он подумал: «Все это от неожиданности. Я еще не привык к мирной жизни…»

— Веселись, веселые, — покрикивал кучер, погоняя лошадей.

Он как только еще встретил Семенова, так сразу же и назвался:

— Волнуха Кузьма Сысоич вас встречает. Извиняюсь, как вас звать-величать?

От дальнейших расспросов пока воздержался, надеясь, что приезжий сам разговорится. Дорога хоть и не особо дальняя, а все же на десять верст молчанки не хватит. Конечно, он знал, кого везет, но политично делал вид, будто ничего ему не известно и он, темный деревенский мужик, не понимает, что к чему. На самом деле был он ума хотя и среднего, но сообразительный и сверх меры хитрый.

Это Семенов сразу разглядел: в людях он разбирался отлично.

Как и следовало ожидать, разговор свой Кузьма Сысоич начал с предметов, к делу не относящихся: расспросил про международное положение, поинтересовался, на каких фронтах Семенов воевал, и в каком он состоит звании, и есть ли у него семья.

Разговаривая, он повернул к своему собеседнику навек загорелое, обветренное лицо с круглой, татарской, аккуратно подстриженной бородой. Под старым, хорошо заплатанным на локтях коричневым пиджаком старая же солдатская гимнастерка, заправленная в брюки мешочного холста. Ухоженный старик, домовитый. И рассуждения его тоже были аккуратные, хозяйственные, особенно когда разговор пошел о заводских делах.