Мгновения, мгновения... - [42]

Операционный стол уже приготовили, и хирурги В. И. Богдасаров, Е. А. Оганесян, В. А. Чернов, анестезиолог М. И. Иванников немедленно принялись оперировать.

Вскрыта грудная клетка. Да-а, войди нож на миллиметр глубже — и сержант мог погибнуть, не дожив до двадцать первого дня своего рождения. Могло быть так. Милицейская служба — всегда фронт.

Осушена рана. Кровь скопилась в околосердечной сумке, сдавив сердце со всех сторон. И такого натиска оно не выдержало. Прямо на глазах у хирургов, словно в отместку за их прикосновение, отказалось работать. Врачи разом повернули головы к экранам чувствительных приборов. Кривые линии там перестали вычерчиваться.

Клиническая смерть…

— Массаж… Вентиляция, — строго подала команду заведующая отделением Л. В. Сухомлинова.

Задышал аппарат искусственного дыхания. Чернов ладонью сжал обессиленный мышечный комок. Потом еще и еще. Секунда, другая… десятая… Пальцы хирурга продолжали сжимать упругую сердечную мышцу. И вдруг… Электрокардиограф стремительно высветил на экране густую зубчатую дорожку: сердце ожило, пришло в движение.

Врачи прибегали то к одной, то к другой процедуре. Главное — не дать «мотору жизни» остановиться. Отчаянно боролся за жизнь, помогая врачам, и организм Щукина. Но лишь через пять часов кризис миновал. Состояние жизненно важных функций более или менее стабилизировалось. Однако у врачей еще не было уверенности, что все обойдется. К тому же нужна была кровь. Много крови. В больнице не осталось ни капли. Созвонились с дежурным по ГУВД Мосгорисполкома. В считанные минуты помочь вызвались двести работников милиции. Однако нужная группа крови оказалась только у медсестры поликлиники московской милиции Антонины Грачевой.

Шесть суток медицинский персонал не отходил от кровати Геннадия. Казалось, вся больница работала на него, сражаясь за жизнь. И смерть отступила. Щукин пришел в сознание, открыл воспаленные глаза и шепотом заговорил, слегка покусывая потрескавшиеся от высокой температуры губы:

— Ох как худо!..

Боль разрывала тело на части, трудно дышать, не поднять головы, не пошевелить пальцем.

— Ничего страшного. Теперь все зависит от тебя, от точности выполнения медицинских предписаний, — успокаивал его лечащий врач В. С. Милушкин.

И, как подобает солдату милиции, Геннадий аккуратно выполнял назначения врачей. Ни одной жалобы. Врачи опасались осложнений, с тревогой ждали ухудшения. Он же — только улучшения. По специально разработанным методикам тренировал легкие, мышечную систему, сердце. Вначале все это происходило в палате, в кабинете лечебной физкультуры, а потом и на улице.

«Лучше! Каждый день лучше», — это он твердил себе с утра до вечера. Молодой организм под опекой врачей быстро набирал силы. Контрольные проверки показали, что сердце функционирует в пределах нормы. Настал час, когда Щукин тепло распрощался со ставшими ему бесконечно дорогими людьми в белых халатах, его спасителями в полном смысле этого слова. Провожал его весь медицинский персонал.

Еще находясь в больнице, Геннадий помышлял только об одном: выжить и не стать инвалидом. И вот теперь, идя домой, засомневался: сможет ли служить? Хотя врачи убежденно говорили: «За сердце не волнуйся, а все остальное решай сам», было все-таки боязно. «Да о чем я? — вроде бы пригрозил себе Щукин. — Не для того приходил в милицию, чтобы расставаться с ней».

С такими мыслями он взял отпуск и укатил в родную орловскую деревню и уже там окончательно решил: только на свой пост.

С того дня им владело одно желание: скорей, скорей в свое 84-е отделение. А как только вернулся, сразу вышел патрулировать улицы города, пытался дозвониться до Сазонова, но увы… И теперь несказанно рад этой случайной встрече на улице.

— Рад тебя видеть, Гена, в добром здравии, — говорил врач, — ну а сердечко-то как? Не пошаливает?

— Ничуть, Валерий Павлович, — бодро отвечал он, — только рубцы на коже иногда чувствую.

— Это пройдет, — с уверенностью сказал Сазонов. И, сняв с головы высокий колпак, вытер им вспотевший лоб. — Извини, Гена, может, бестактный вопрос, но как все же это произошло?

Щукин потрогал рукой виски, как бы вспоминая то, что произошло с ним…

В тот день дежурные наряды инструктировал начальник 84-го отделения милиции майор Ю. А. Крылов:

— На нашей территории произошла квартирная кража. Обязываю удвоить бдительность, не оставляйте без внимания дворы, подъезды, проверяйте документы у всех подозрительных лиц.

На случай возможных осложнений он определил задачи каждому постовому.

После инструктажа милиционеры отправились по своим маршрутам. Свернув с оживленного Пролетарского проспекта за угол, Щукин оказался на просторном дворе большого дома. Здесь было тихо и спокойно. В дальнем конце оживленно разговаривали три пожилые женщины.

Шел пятый месяц службы. Вернувшись из армии, Геннадий не стал устраивать себе каникул, а сразу, же, как мечтал, пополнил ряды солдат правопорядка. Начальный курс проходил под руководством наставников, опытных милиционеров, прямо в деле, на оживленных московских улицах. Чем больше он узнавал о службе, тем становилось интереснее. С какими только ситуациями не сталкивается милиционер! В меру своих возможностей Щукин содействовал их разрешению. Что там говорить: приятно, когда твои действия идут на пользу, но и огорчительно, когда возникший на улице конфликт не удается разрешить тут же, на месте, а приходится подвергать нарушителя приводу в отделение милиции. От этого иногда делалось как-то не по себе. «Это пройдет, — говорили ему, — наша служба — либо радости, либо огорчения. Середины нет. Важно уметь выходить победителем, но не менее важно и признавать свои ошибки, когда ошибаешься или чувствуешь, что не прав. Поступки всегда сверяй с законом, тогда не будешь испытывать угрызения совести. В нашей практике не бывает черновиков, все пишется, делается в судьбе человека набело. И лучше никогда не ошибаться. Не раздражайся, будь осмотрительным, точным и предупредительным. Избегай ярости. Это очень опасный момент и для самого тебя, и для окружающих».