Мгновения, мгновения... - [12]

— Потому и толк получился, — заключил дед Семен. — Труд — всему голова. И от болячек бережет, и на путь истинный наводит. Эх, сейчас только бы работать! Кругом техника! Это мы землю руками рыли. Как все трудно доставалось! С темна до темна на полях. И ничего, до старости дотянули. Тебе под семьдесят, мне за восемьдесят. На двоих сто пятьдесят лет!

Стариковская жизнь такая: вспомнить, поговорить. Вот и сейчас два старых труженика села основательно «прошлись» по прошлым и настоящим проблемам деревни, сожалея, что молодежь не оседает на родной земле. «И Василий мог быть бригадиром, инженером, председателем колхоза, — размышлял Иван Федорович. — Милиция — это, конечно, неплохо, но род Шапцевых — крестьянский».

Мечтал Иван Федорович: отслужит сын действительную, выучится — домой, к земле поближе. А тот распорядился собой иначе: из одной формы — в другую. Позже, правда, Василий признался: любит дисциплину, порядок, форму.

Дед Семен поднялся — занемела спина:

— Ты, Иван, не переживай. Гордись! Ты подумал, кто он недавно был?

— Ну кто?

— Рядовой рабочий. А теперь? Погляди, кем его милиция сделала. Офицер. Кавалер ордена Красной Звезды. Член партии…

Солнце начинало нещадно палить. Василий резвился с малышами на потеплевшей отмели. Мальчишки обдавали отца брызгами, он увертывался, убегал. И в какой-то момент игры вдруг почувствовал, как в нем ожили ощущения, пережитые в детстве: точно так же играют его сыновья, как и он когда-то с ребятишками села. Это и понятно. Все здесь родное, все исхожено вдоль и поперек. У того глинистого выступа на снопах камыша начинал плавать. Здесь, засучив по колено штаны, ловил рыбу. Чуть дальше купали лошадей, там же дед Семен учил ездить на коне верхом.

— Папа, пойдем маму обольем, — потянул его за руку Андрей.

— Пойдем, пойдем…

Накупавшись и наигравшись, дети заснули под тенью ивовых кустов. Василий с женой Любой сидели у обрыва. Отсюда хорошо было видно реку, ее извивы, заросшие берега.

— Удивляюсь, чем привораживает река? — сказал Василий, глядя на воду. — Тянуло нас сюда невероятно. Она, как мать, сплачивала и дисциплинировала нас. Отсюда мы, бывало, никуда. Родители это знали и были спокойны.

— Река приводит наши чувства в порядок, — в тон мужу заговорила Люба. — По душе занятие дает каждому. Купайся, загорай, катайся, лови рыбу, стирай, сиди у костра, думай, наконец…

— Думаю, — усмехнулся Василий, — не помогает.

— О чем, интересно?

— Об аккумуляторах.

— Больше ничего на ум не идет? — заулыбалась Люба.

— Видишь ли, они нет-нет да и выползают, проклятые.

— Тебя и в отпуск отправили, чтобы ты на время забылся.

— Я бы, конечно, забылся, да ты не помогаешь.

— В каком же качестве?

— Как специалист по дознанию.

— А ты, как специалист по розыску, добывай улики, и все будет в порядке.

— Чтобы найти их, надо человека разговорить. Ты это умеешь лучше меня.

— Когда станешь поопытней, и у тебя непременно получится.

— Спасибо за совет, но должен заметить: чтобы накопить опыт, нужны годы, а преступление требуют раскрывать сегодня. Ну ладно, поплаваем.

Василий поднялся. Высокий, темноволосый, широкоплечий — приятно было посмотреть на него. Люба в который раз порадовалась за него и за себя.

— Ты иди, а я — наседка, — ласково сказала она.

— Цыплятки-то спят, — обернулся Василий.

— Спят, пока мы здесь.

— Не возражаешь, махну на тот берег?

— Отведи душу.

Шапцев осторожно вошел в воду и, чтобы не разбудить детей, поплыл тихо. Достигнув песчаного обрыва, он оглянулся. Люба подсела к детишкам.

Легкий ветерок принес с поля сочный запах разнотравья. Глубоко вдохнув, Василий повалился на бархатную землю. Лежа на спине, он бросил взгляд на жаворонка, который, заливаясь на всю округу, по спирали рвался ввысь. Веселым занятием деревенских мальчишек было наблюдение за состязанием жаворонков, поднимавшихся так высоко, что они казались едва видимыми точками в огромном небе. Каждый мальчишка имел «своего» жаворонка и гордился, если тот взлетал выше всех, а значит, оказывался победителем. Этот же взлетал недолго: видимо, не было достойных соперников. Сложив крылья, он камнем пошел вниз.

Шапцев закрыл глаза, всплыли картинки детства: двор, улица, дома под соломенными крышами, дед Семен с лошадьми, отец с машиной, сенокос, уборочная. Школа… С ней связаны лучшие годы. Шапцев учился с желанием, тянулся к книгам, охотно слушал рассказы учителей, взрослых. Впитывал все, что было интересно. Отец радовался: парень растет любознательным и самостоятельным, смена ему достойная. Но после восьмилетки Василий неожиданно потянулся за ребятами, своими сверстниками, в Электрогорское ПТУ Московской области. Иван Федорович по-отцовски поворчал, пожурил сына за ослушание, но препятствовать не стал. «Чем быстрее выучишься, тем скорее вернешься домой. Слесарь на селе — первый человек», — говорил Шапцев-старший.

Отправив Василия, отец твердо верил: не подведет сын, будет учиться хорошо. Василий действительно проявил усердие и старание: приобретал не только профессиональные, но и общеобразовательные знания — поступил в школу рабочей молодежи. Днем — ПТУ, вечером — школа. И так три года. Три самостоятельных года. Потом работа на Люберецкой ТЭЦ, где коллектив охотно принял смуглого юношу в свои ряды. Иван Федорович остался недоволен распределением, ибо питал надежды на то, что сын вернется домой. Но опять смирился: через год Василию в армию, а там видно будет.