Мгновенье славы настает… Год 1789-й - [23]

Все, в общем, спокойно: объявления о продаже муки, вина, персидского жеребца, "крупной лучшей клубники", итальянских макарон.

Ротмистр Рахманинов поместил объявление о бегстве своего дворового человека Исая Александрова; тут же сообщаются приметы раба: "лицом бел, волосы на голове светло-русые, стрижены в кружок, на бороде, у самой почти нижней губы, рубец, от роду ему 20 лет, бороду бреет". Поймавшему — вознаграждение десять рублей.

В русской столице утром 13 градусов, в полдень — 18, вечером — 15.

Просвещенное время обнаруживает себя многочисленными объявлениями книготорговцев. От имени "председателя Российской Академии наук, ее сиятельства княгини Екатерины Романовны Дашковой", а также от других издателей грамотным русским предлагаются: "Плоская, и сферическая тригонометрия", "Исторические рассказы" о Карле Орлеанском и Ганнибале; в семи томах Гомер по-французски, в восемнадцати книгах труды аббата де Сен-Пьера. Продаются географические карты, "где показаны новейшие открытия мореплавателей, положение земель, островов и других мест, а также означены и путешествия капитана Кука" (на тех картах нет Антарктиды, едва намечена Австралия, белые пятна в Африке, Южной и Северной Америке).

Предлагается также немало русских книг: "Деяния Петра Великого", "Собрание русских песен с нотами"; и на каждом шагу переводы почитаемых иностранцев: "на Невском проспекте у книгопродавца Клостермана продаются сочинения господина Вольтера, в том числе история о смерти Жана Каласа"^{12}; "в Миллионной улице: «Смерть и последние речи Жан-Жака Руссо»"

Самая оптимистическая книга, предлагаемая русскому читателю в день взятия Бастилии, называется "Проект всеобщего замирения в Европе". Но где же французские новости?

Они на третьей странице, всего с месячным опозданием, но — "от собственного корреспондента", который заставляет беспокоиться читающую публику, рисуя предысторию сегодняшних событий:

"Поскольку все переговоры о восстановлении между тремя сословиями единомыслия доселе остаются бесплодными, то мещанство объявило в своем собрании, что приглашает первые два сословия к окончанию сего дела и приведению через это сейма (то есть Генеральных Штатов. — Н.Э.) в действие, в последний раз!"

В русской столице, таким образом, видят июньскую накаляющуюся Францию и наверняка рассуждают: "А что же там происходит сегодня, сию минуту?"

В этот день, 3 (14) июля, Екатерина II в Царском Селе объявляет "камер-траур по кончине Его королевского высочества дофина Людовика на три недели с разделением, а именно — первые одиннадцать дней дамам носить ленты, а кавалерам чулки черные, а последние десять дней дамские ленты цветные, а кавалерам чулки белые": из Парижа пришла весть о смерти старшего сына Людовика XVI и Марии-Антуанетты, того мальчика, который, уходя из мира, передал свою судьбу новому наследнику, младшему брату Людовику — Карлу (Людовику XVII), — судьбу еще более печальную…

Проходит месяц и четыре дня. Перед нами "Санкт-Петербургские ведомости" от 7(18) августа 1789 года.

По-прежнему — тон спокойный: на первых страницах сообщения о военных действиях в Финляндии, где русские берут верх над шведами; радостные известия о блистательной победе, одержанной семнадцать дней назад русской армией под командованием Суворова над сильно превосходившими турецкими силами при деревне Фокшаны…

Два известия достигли газетных страниц после одинакового, 35-дневного, путешествия "с места события". Одно — с востока, из сибирского города Тобольска; другое — с запада, из Парижа.

Сибирская информация напоминала о победном шествии просвещения:

"…сего июля 3(14) числа в здешнем главном народном училище в присутствии генерал-губернатора, епископа, чиновников губернии и при многочисленном стечении граждан происходило первое открытое испытание. Ученики показали довольные успехи, граждане же изъявили глубочайшее благоговение и благодарность к виновнице сего радостного для них зрелища".

Виновница же, императрица Екатерина II, уверенно скажем, придала куда большее значение "западной информации":

"В прошедший понедельник 13 числа поутру Париж подобен уже был не столице славящейся благолепием нравов Франции, но неприятельским городам, приступом взятым. Повсюду встречались люди буйные и вооруженные. Французская гвардия и некоторые другие войска отложились от государя и вступили в службу мещанства".

Далее-огромный репортаж о штурме Бастилии:

"Рука содрогается от ужаса, описывая происшествия, при коих могли быть в таком пренебрежении долг государю и долг человечеству. Но надо окончить".

Следуют выразительные подробности, в частности — об отрубленной голове коменданта Бастилии Делоне; но притом от русских читателей не скрывали, что

"бунт освободил всех, в Бастилии содержавшихся, из них один сидел уже сорок лет, архивные же бумаги отчасти изорваны, а отчасти разбросаны по площади".

О бастильских бумагах уже говорилось: как знать, может быть, отчаянный коллекционер Дубровский причастен к этой корреспонденции?

Первая информация о начавшейся революции. Сколько еще впереди… Правда, в следующих номерах русские читатели находят новости, казалось бы успокоительные.