Мгла - [19]

– Ты не поверишь, сколько мужчин приходит в Liore, желая зайти в примерочные.

– Ты шутишь. – ее голос взрывается в пространстве, воздействуя на мой до сих пор больной мозг. Я клянусь, что сегодня болят даже мои ресницы. Я открываю бутылку и закидываю в свой рот две таблетки, используя последнюю воду, чтобы их запить.

– Я серьезно. – говорю я спокойно, надеясь, что она поймет намек и смягчит свой тон. – Со мной такое случалось несколько раз.

– Ты никогда не делала это на самом деле? Скажи мне, что ты этого не делала.

 Я должна быть обижена этим вопросом, но не могу. Кассия знает меня лучше, чем кто–либо. Она была той, кто смеялся вместе со мной, когда в старшей школе меня поймали с капитаном команды дебатов в кладовке класса искусства. Мы только целовались, но этого было достаточно для еще одного предупреждения в моем деле.

– Я этого не делаю. – говорю я честно. – Это противоречит политике компании. Я бы не стала рисковать.

– Я удивлена тем, насколько тебе нравится эта работа. – она идет на кухню. – Я знаю, что это просто временная работа, но ты гробишь себя там.

 Я гроблю себя. Мне вчера заплатили, и со всеми комиссионными, которые я заработала, мой чек был на самую большую сумму, чем когда–либо. Если бы у меня не было никакого другого направления в жизни, то я могла бы остаться в Liore на год или два.

Хотя, я не могу позволить этому случиться. Я дала себе обещание и продажа белья в течение следующих трех или четырех, или более лет моей жизни, не является частью этого.

– Ты уже решила, собираешься ли ты на прослушивание? – она идет обратно в комнату со стаканом апельсинового сока. – Вот, выпей это.

 Я на ощупь беру стакан из ее рук, когда смотрю на ее лицо. Ее оливковая кожа светится. Ее ореховые глаза окружены длинными, красивыми ресницами. Она редко использует косметику. Ей никогда не нужно было это делать. Ее естественная красота соперничает с любой женщиной, которую я когда–либо встречала.

– Нет, еще нет. Мне нужно больше времени, чтобы думать об этом.

– Есть женщина, с которой я работаю с в Hughes Enterprises. Я рассказывала ей о тебе и...

– Ты рассказывала ей обо мне? – прерываю я. – Что ты ей сказала?

– Обычные вещи, которые кто–либо рассказал бы другому человеку о своей лучшей подруге. – она нервно переминается с ноги на ногу. – У вас много общего.

 Непроизвольная улыбка растягивается в уголках моего рта.

– Она также играет на скрипке, как и я?

– Никто не играет на скрипке, как ты, Айла. – она проводит своей рукой по моему лбу, чтобы убрать в сторону мои волосы. – Если ты сходишь на прослушивание для того открытия Струнного оркестра, то ты получишь это место. Черт, если ты скажешь им, кем являешься, то они предоставят тебе место, не заставляя тебя сыграть ни одной ноты.

 Я с трудом сглатываю. Я знаю, что она пытается помочь, но она не помогает. Это в Швейцарии. Это полностью отличается от моей жизни здесь.

– Я еще к этому не готова. Мне нужно больше времени.

 Вздох, вырвавшийся из ее рта, заметен в тишине комнаты.

– Я знаю. Я просто не хочу, чтобы ты тратила свой талант. Это дар, Айла. Я знаю, что ты можешь этого и не видеть, но это правда.

 Я это вижу. Это потому, что я провела первые тринадцать лет своей жизни, выставленной на показ по всему земному шару, словно цирковой пони со скрипкой в ​​руке. Я была талоном на еду моей матери, и она, недвусмысленно, дала понять, что мой талант был тем, что держало на плаву нашу семью.

Она возмущалась тем фактом, что, когда она была ребенком, то моя бабушка, Элла Амхерст, была сосредоточена на своей собственной карьере в качестве главного скрипача Лондонской филармонии. Моя мама бунтовала всеми возможными способами, включая то, что забеременела мной, когда она была еще подростком.

 Когда они обе, наконец–то, поселились в Чикаго вскоре после того, как родилась я, то моя бабушка заняла там место в Оркестре. Моя мать сошлась с одним мужчиной, а потом еще с одним, и, в конце концов, все закончилось тем, что у меня было две младшие сестры и куча отчимов.

 Единственным моим утешением, которое провело меня через все неурядицы, была скрипка, подаренная мне моей бабушкой. Она научила меня играть, и с каждым приглашением, которое я получала, чтобы появляться в местных телевизионных программах или радиостанциях, росла и жадность моей матери. В конце концов, она договаривалась, чтобы я играла на свадьбах, на днях рождения и даже на похоронах.

 Я была очаровательной белокурой девочкой с большими голубыми глазами и с талантом бабушки. Это была обыкновенная новизна, внимание знаменитостей и королевской семьи, которые думали, что мило обратить внимание на маленького ребенка, который мог играть классическую музыку наравне со многими из лучших музыкантов в мире.

 Пока раздувался мой банковский счет, страдала моя учеба в школе, и когда мне нужно было повторно идти в седьмой класс, потому что репетитор, которого наняла моя мать, существовал только на бумаге, как повод для списания налогов, вмешалась моя бабушка.

 Она рано ушла на пенсию, наняла адвокатов и бухгалтеров, а когда осела пыль, и были найдены мои целевые счета, то для всех было очевидно, что большой дом моей матери и ее дорогой автомобиль не были оплачены из ее зарплаты менеджера. Она у меня крала; деньги, время, мое детство.