Мезозой - [19]

Глава 12

На «Ладоге» никаких изменений не произошло. Родин спал спокойным, здоровым сном, только одеяло, которым его заботливо укрыл Лобов, было скомкано и свисало на пол. Командир «Торнадо» облегчённо вздохнул и, поймав себя на этом, усмехнулся. Казалось бы, что может случиться в непробиваемом, надёжно запертом корабле, а вот на тебе — Лобов и удивился и обрадовался, что все в порядке. Сказывалась непрерывная цепь неожиданностей и постоянное нервное напряжение. Долго так не выдержишь, нужно предельно форсировать поиск.

Прежде чем заняться Родиным, Лобов покопался в мусоре, который валялся на полу, и быстро нашёл то, что искал, — два использованных розовых инъектора, применяемых для борьбы против неизвестных заболеваний. Будь он повнимательнее, инъекторы можно было бы найти ещё во время первого визита. Алексей прав, экипаж «Ладоги» посетила какая-то инопланетная болезнь. Страшная болезнь, если судить о ней по поведению Штанге. И хотя Родину теперь более всего нужен покой, во имя всеобщего блага его следовало привести в чувство и расспросить.

Лобов выбрал в аптечке сильнодействующий нейростимулятор и ввёл в вену биолога, а затем произвёл инъекцию глюкозы и аминокислот. Теперь оставалось ждать.

Минуты через три лицо Родина порозовело, он беспокойно заворочался и открыл глаза. Увидев фигуру, склонившуюся над ним, он вздрогнул и испуганно откинулся к самой стенке.

— Кто? Кто это?

— Спокойно, Дан. Я командир «Торнадо» Иван Лобов. Мы несколько раз встречались на базе.

Присмотревшись к лицу Лобова, которое было хорошо видно за прозрачным забралом. Родин успокоение вздохнул и опустился на подушку.

— Лобов, знаю, — прошептал он.

— Почему вы испугались? — мягко спросил командир «Торнадо».

— Не знаю, — после паузы ответил Родин, — мне стало почему-то страшно, и все. Я… я болен?

— Да.

Родин медленно провёл ладонью по лицу.

— А где Юст и Нил?

Несколько секунд Родин неподвижными глазами глядел на Лобова, потом пожаловался:

— Ничего не помню. Теснятся какие-то образы… ничего не могу вспомнить, все в тумане.

— А как вы себя чувствуете?

Родин виновато улыбнулся.

— Слабость. Тяжесть во всем теле, точно его залили свинцом. А в голове пустота. Знаете, у меня такое было после контузии, когда я несколько часов провалялся без сознания. Но, в общем-то, я ничего. Долго болел?

— А почему вы думаете, что болели?

— Я отлично помню, как заболел! Поднялась температура, и мне стало совсем худо.

— Как случилось, что вы заболели?

— Как?

Родин потёр себе лоб, пожал плечами.

— Трудно сказать наверняка, но, по-моему, из-за птеродактиля, разумного птеродактиля.

Лобов не сдержал удивления:

— Разумного?

— Ну, если заботиться о точности выражений, я бы назвал это существо квазиразумным.

Родин успокоился и явно приходил в норму, его речь приобретала характерную окраску, ту законченность и лекторские интонации, которые характерны для представителей научного мира.

— Расскажите подробнее. Это очень важно, — попросил Лобов.

Ненадолго задумавшись. Родин рассказал, что сразу же после посадки, пока Юст разговаривал с базой, а Нил готовил глайдер, он, как и полагалось по расписанию, осматривал стоянку. Родину сразу бросилась в глаза группа птеродактилей, парившая невысоко над «Ладогой». Сердце биолога не выдержало. Выбрав ящера поменьше, чтобы легче потом было справиться с ним, Родин подстрелил его в крыло. Когда биолог приблизился к подстреленному птеродактилю, он скорее интуитивно, чем сознательно, отметил своеобразие его поведения. В таких ситуациях животные обычно пытаются убежать, улететь или проявляют отчаянную агрессивность, даже с риском причинить себе увечье. Птеродактиль вёл себя иначе. Он поднялся и спокойно сел на песок, только глаза насторожённо следили за каждым движением учёного. А ведь рана его, по рептилоидным понятиям, была совершенно пустячной, он мог бы не без успеха попытаться удрать. Его поведение так поразило Родина, что он решил сделать все возможное, чтобы сохранить ему жизнь и после необходимых обследований отпустить на волю. Приблизившись вплотную, биолог присел возле ящера на корточки и осторожно коснулся его рукой. Птеродактиль выдержал и прикосновение, лишь вздрогнул всем телом. Совсем покорённый, Родин решил сделать ему перевязку и достал из сумки необходимые принадлежности. И вот тут-то и начались чудеса.

Родин рассказывал с увлечением, у него даже глаза блестели.

— Вы, наверное, знаете, что у древнейших земных ящеров был хорошо развит третий, теменной, глаз? Так вот, у птеродактиля он был развит более чем хорошо. И что самое странное, этот глаз — холодный, зеленоватый — светился. Глаза многих животных довольно ярко светятся ночью, но я в первый раз видел, чтобы глаза светились днём, при довольно хорошем освещении. Ну, и в то время, когда я рассматривал его необыкновенный глаз, птеродактиль принялся подавать мне сигналы.

— Сигналы? — недоверчиво переспросил Лобов.

— Самые настоящие сигналы, — убеждённо подтвердил Родин. — Теменной глаз мигнул раз, потом два раза и, наконец, три раза подряд. Понимаете? Раз, раз-два, раз-два-три!

Сначала Родин буквально не поверил глазам, но после некоторой паузы сигнал повторился во второй раз, а потом и в третий. Ещё толком не поняв, что происходит, скорее рефлекторно, чем сознательно, Родин достал фонарик и, подражая птеродактилю, подал ответный сигнал, следующие порядковые цифры — четыре, пять, шесть. Немедленно получил ответ: семь, восемь, девять! Пока биолог, мягко говоря, хлопал глазами, птеродактиль выдал новую серию сигналов — один, три, пять. Естественно, Родин ответил чётными цифрами: два, четыре, шесть. И началось! В ход пошли квадраты натурального ряда цифр, затем кубы, потом собеседники, столь непохожие друг на друга, продемонстрировали своё умение в сложении, умножении и делении. Родин увлёкся необычайно и совершенно забыл, что имеет дело с рептилией. И вдруг его точно обухом ударило по голове: ведь это же птеродактиль, ящер, правда инопланетный, но все-таки ящер, и ничего больше. И с этим ящером, примитивный мозг которого совершенно не приспособлен для абстрактного мышления. Родин разговаривал хотя и элементарным, но вполне конкретным математическим языком. Родин допускал, что большинство животных, в том числе птеродактилей, можно выдрессировать, научив некоторым простейшим физическим операциям. Но научить ящера арифметике — это было уже чересчур. Сказать, что биолог был потрясён, это значит ничего не сказать. Он был ошарашен, ошеломлён, раздавлен! Он пришёл в ужас, когда вспомнил, что стрелял и едва не убил это уникальное существо. Кое-как сделав перевязку, которую птеродактиль перенёс не по-животному терпеливо, биолог принёс его прямо на корабль, поставив Юста перед свершившимся фактом.