Мезонин поэта - [20]
Но для этого надо вернуться в Россию, понять, чего она ждет от него, чего хочет.
…Как неприкаянный метался Гоголь по стране: то поедет в Одессу к сыну Трощинского, то в Киев к Данилевскому, то к матушке в Васильевку, то в Петербург. Он постарел, волнистые волосы поредели, глаза ввалились. Даже походка его изменилась: ноги словно бы с трудом отрывались от земли, и ветер больше не летел за ним вслед. Появилась привычка сутулиться, подозрительно вскидывать голову.
Равнодушно листал он теперь журналы, где не затихала схватка вокруг его имени. И только узнав о смерти Белинского, произнес, держась за сердце: «Вот и Белинского нет на свете. Как странно…»
Еще сильнее после этого овладела им тайная жажда простого человеческого счастья, семьи, дома. В Петербурге, на шуршащей багровой листвой дорожке Летнего сада, он встретился с Анной Виельгорской и открылся ей. Она растерялась. А через несколько дней, отослав своей избраннице горькое прощальное письмо, Николай Васильевич сел в почтовый дилижанс и 14 октября прибыл в Москву. Начиналась последняя, трагическая глава его жизни.
Он поселился в особняке А. П. Толстого на Никитском бульваре, в двух нижних комнатах справа от входа. Диваны по стенам, печка с топкой, заставленная гардинкой зеленой тафты, крытый зеленым сукном стол и второй такой же, на столах кучки книг, ширмы у кровати в спальне… Так выглядело последнее московское пристанище писателя, где ему суждено было провести два года и где он скончался.
Некоторые мемуаристы полны благостного умиления: «Тихое, уединенное помещение и прислуга, готовая исполнять все его малейшие прихоти». Но вот что пишет первый биограф Гоголя П. А. Кулиш матери писателя: «Вы бы изумились, если бы узнали, какими деньгами Николай Васильевич покупал ласковый взгляд прислуги во время пребывания своего у Толстого, у Виельгорских, у Смирновых и у других».
Но были и другие люди, другая Москва, среди которых Николай Васильевич на короткий срок оживал и вновь становился прежним Гоголем. Отложив перо, он «надевал шубу, а летом испанский плащ без рукавов и отправлялся пешком по Никитскому бульвару, большею частию налево от ворот». С. Максимов, член кружка Островского, вспоминает, с каким трепетом ходили они студентами на Никитский бульвар «любоваться, как гулял Гоголь».
Его манили сохранившиеся до наших дней уголки старой Москвы, где ему доводилось в разное время общаться с П. Я. Чаадаевым, Е. А. Баратынским, с приезжавшими в Москву художниками И. К. Айвазовским и П. А. Федотовым, с декабристами М. М. Нарышкиным и И. А. Фонвизиным. Не забыл он и покосившийся дом Гурьева на Трубной улице (ныне № 32), в котором раньше квартировал Грановский. У него-то, по всей вероятности, Гоголь и сблизился тогда с одним из учеников этого кумира передового московского студенчества — Николаем Огаревым…
Его по-прежнему всегда ждали в скромной теперь квартире Щепкина, и неутомимый исследователь памятников древнего московского зодчества архитектор Ф. Ф. Рихтер готов был часами рассказывать ему о своих открытиях. А до чего славно бывало после сумрачного толстовского дома всласть почаевничать вечером у Хомяковых, втайне наслаждаясь терпеливой заботой добрейшей Екатерины Михайловны, к которой Гоголь необыкновенно привязался.
Летом же он пользовался всяким удобным случаем вырваться на неделю-другую из города. В аксаковском Абрамцеве любил терпеливо караулить с Сергеем Тимофеевичем поплавки удочек на берегу сонной Бори, ходить в лес по грибы и ягоды, слушать после ужина в тесном семейном кругу «Семейную хронику», дивясь красочности описаний природы и радуясь, что подтолкнул старика к этой благодатной теме, а потом — спокойно засыпать в диковинном кресле-лягушке с выдвижной подставкой для ног, которое Николай Васильевич предпочитал обычной кровати и которое бережно хранится в усадьбе.
В хорошую погоду он просил заложить коляску и, пристроив на коленях неразлучный портфель, наведывался к Путятам в Мураново, к Смирновой в Калугу, в Бегичево, в Спасское… Дорога, как всегда, залечивала душевные раны, дарила свежими впечатлениями. Дорогой из портфеля часто извлекалась «Всякая всячина», куда бисерным почерком заносились названия встреченных растений и новые слова.
Эту книгу юности, книгу надежд, начатую записями народных преданий и пространными историческими штудиями, он увез мальчиком из имения дальнего родственника матери Д. П. Трощинского и не расставался с нею до смертного часа. Она — зеркало интересов и увлечений писателя на протяжении всей жизни.
Главным среди них был театр.
Мы знаем, что Гоголя мало удовлетворяли постановки его пьес, хотя в лице Щепкина он и обрел наиболее совершенного для того времени воплотителя своей драматургии, могучего единомышленника на путях развития нового, реалистического искусства. Даже испытывая глубочайший духовный кризис, отрешившись от всего, чем он жил и страдал, Гоголь не мог предать забвению театр и вынашивал мысли о его улучшении.
15 октября 1851 года Николай Васильевич был с Аксаковыми на спектакле «Ревизор» в Малом. «Посмотрите, какие толпы хлынули на его комедию, посмотрите, какая давка у театра, какое ожидание на лицах!..» — писал в 1836 году московский журнал «Молва». Много воды утекло с тех пор. Хлестакова играл Шумский. Гоголь, забившийся в темный угол ложи, слушал внимательно и раз или два хлопнул. После этого спектакля он укрепился в решении личным чтением разъяснить текст пьесы для ее исполнителей.
Константин КОВАЛЕВ родился в 1955 году в Москве. Окончил исторический факультет Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина. Работал корреспондентом еженедельника «Литературная Россия», редактором — составителем «Альманаха библиофила». Автор ряда критических статей, переводов, очерков и публикаций по истории Москвы, древнерусских городов, о книжной и музыкальной культуре. Член Союза журналистов СССР. «Орфеи реки Невы» — первая книга молодого писателя.
Брошюра посвящена жизни Павла Васильевича Сюзева — русского и советского ботаника-флориста, краеведа и географа.
«Особое чувство собственного ирландства» — сборник лиричных и остроумных эссе о Дублине и горожанах вообще, национальном ирландском характере и человеческих нравах в принципе, о споре традиций и нового. Его автор Пат Инголдзби — великий дублинский романтик XX века, поэт, драматург, а в прошлом — еще и звезда ирландского телевидения, любимец детей. Эта ироничная и пронизанная ностальгией книга доставит вам истинное удовольствие.
Молодой московский прозаик Илья Митрофанов умеет точно и зримо передать жизнь в слове. Уже одно это — свидетельство его одаренности. Располагает к себе и знание жизни, способность не только наблюдать и изображать, но и размышлять над теми ее, подчас весьма нелегкими задачами, которые ставит она перед вступающим в самостоятельную рабочую жизнь героем. Молодой писатель по рождению южанин. Оттого, наверное, в повести его есть и свойственная южной прозе пластичность слова, и своеобразие разговора героев, и напряжение чувств.
В небольшом английском провинциальном городке во время празднования традиционного дня Гая Фокса убивают местного эсквайра. Как устанавливают прибывшие для расследования детективы из Скотленд-Ярда, преступление совершено подростками. Виновных арестовывают и предают суду. Итак, совершено еще одно из тех обыкновенных убийств, каких немало происходит ежедневно. Джулиан Саймонз далек от того, чтобы обличать действительность современной Англии. Его взгляд на жизнь характерен для нынешнего западного писателя.
Степан Залевский родился в 1948 году в селе Калиновка Кокчетавской области. Прежде чем поступить в Литинститут и закончить его, он сменил не одну рабочую профессию. Трудился и трактористом на целине, и слесарем на «Уралмаше», и токарем в Москве. На Дальнем Востоке служил в армии. Познание жизни в разных уголках нашей страны, познание себя в ней и окружающих люден — все это находит отражение в его прозе. Рассказы Степана Залевского, радующие своеобразной живостью и свежей образностью, публиковались в «Литературной России», «Урале», «Москве» и были отмечены критикой. «На легких ветрах» — первая повесть Степана Залевского. Написана повесть живо и увлекательно.
Алексей Логунов родился в деревне Черемухово Тульской области, недалеко от Куликова поля. Как и многие его сверстники — подростки послевоенных лет, — вступил в родном колхозе на первую свою трудовую тропинку. После учебы в школе ФЗО по профессии каменщика его рабочая биография началась на городских и сельских стройках. Затем работал в газетах и на телевидении. Именно эти годы явились основой его творческого мужания. В авторском активе Алексея Логунова — стихи, рассказы, а сейчас уже и повести. Но проза взяла верх над его стихами, читаешь ее, и угадывается в ней поэт, Видишь в этой прозе картины родной природы с нетерпеливыми ручьями и реками, с притихшими после прошумевших над тульской землей военных гроз лесами и перелесками, тальниковыми балками и неоглядными, до самого окоема полями… А в центре величавой картины срединной России стоит человек-труженик, человек-хозяин, человек — защитник этой земли. Куликово поле, люди, живущие на нем, — главная тема произведений А. Логунова.