Межпланетные истории - [105]

– Да, на Ио. Садимся на два часа.

– А кто взлетал?

– Клер. Она уже пятьдесят часов у штурвала.

Я сел и сказал мрачно:

– Отведите-ка меня туда. Не спорьте, отведите.

Клер едва подняла глаза, когда Коретти усадил меня рядом с ней.

– Джек, Джек, – шепнула она. – Как я рада, что тебе лучше.

– Милая, – сказал я. – Все будет хорошо. Только позволь мне быть рядом.

Я положил руку на руль рядом с ее рукой.

Она опустила корабль ровно, без всякого крена, и приземлилась, точно птичье перышко. Но я-то не имел к этому отношения: я был так слаб, что не смог бы пошевелить рулем, хотя она этого не знала. Вера в себя – это все, в чем она нуждалась. Да, я в этом убедился. Она способный пилот и чертовски храбрая девушка. И я даже готов простить ей то, что она уснула сразу после нашего первого поцелуя.

Луна приливов [16]

Боб Амхерст дрожал, несмотря на то что в транспорте было тепло. Дрожал и улыбался, потому что ему наконец удалось вырваться из морозных башен Гидрополиса. Он всегда с удовольствием возвращался в полярный город, хотя бы для того, чтобы полюбоваться на здания, чья история напоминала историю его родных Сиракуз, оставшихся на родной планете на полмиллиарда миль ближе к Солнцу.

Гидрополис – южный полярный город третьей главной луны Юпитера Ганимеда, – был холодным во все сезоны. Средняя температура тут держалась около тридцати градусов по Фаренгейту и могла измениться максимум на десять градусов. Но это было единственное поселение на Ганимеде, которое можно было бы назвать городом.

Амхерс уже много лет болтался на этой водянистой планетке сборщиком, работал на «Кри-инкорпарейтед», переезжая из поселения к поселению и собирая лечебный мох, чтобы потом сдать его в Гидрополисе – единственном городке, имеющем свой космопорт. Оттуда мох отвозили на Землю.

Амхерс был одним из сотен подобных сборщиков гигантской компании, проходя свой маршрут от одного населенного пункта до другого на собственном гиппе – ганимедском морском коньке (Hippcampus Catamiti). Он пробирался через дикие водовороты наводнений, преодолевал горы, где в запертых долинах таились целые моря воды, которые, в любой момент размыв каменные стены, могли обрушиться на путника.

И только в Гидрополисе он чувствовал себя в безопасности. Этот город на южном полюсе был единственным местом, которое не заливало водой. Регулярные наводнения каждые три месяца вызывало притяжение гигантского Юпитера.

В результате только в Гидрополисе и в округе на несколько миль вокруг него существовала растительность. Не считая странного мха – кри, который рос поблизости от скалистых гор и с такой силой цеплялся за огромные серые скалы, что его не могли вырвать даже бурлящие потоки.

Вот так и выходило, что вся жизнь на Ганимеде вращалась вокруг этого синего мха. Века назад нимпусы – аборигены Ганимеда, уносили его глубоко под землю, где слой за слоем выкладывали вокруг обреченных деревень. Эти слои мха заменяли почву. На ней с помощью семян, добытых в окрестностях Гидрополиса, туземцы выращивали урожаи, которыми и кормились.

Мох же, растущий на поверхности, имел темно-синий цвет. Как лакмусовая бумажка или земной лишайник rocella tinctoria показывают присутствие кислоты или щелочи, соответствующим образом меняя цвет, так и мох Ганимеда реагировал на количество аммиака в атмосфере. Под землей воздух был искусственным, в нем аммиака было много меньше, там мох становился красным. В самом деле, после наводнений мох краснел. А все потому, что в воде содержались молекулы водорода.

Сезон сбора мха был очень краток, так как красный кри не обладал такими же сильными лечебными свойствами, требовавшимися на Земле, как синий. И виной тому был воздух и другие факторы. Однако теперь Карл Кент выработал формулу обработки, при которой красный мох оказывался столь же полезным, как синий. Так что в районе его торговой станции в Акве красный кри был столь же востребован, как и синий…

Транспорт тихо полз по улицам Гидрополиса. Конечно, предпочтительнее был бы гипп. Но их в городе не использовали. А дорога к Акве проходила через влажную часть планеты – затопленные территории. Прибавьте к этому равнину, где словно капли торчали отдельные скалы. Тут были сырые промоины, заполненные грязью, которые только гипп мог пересечь.

Амхерст, прежде чем покинуть транспорт, застегнул молнии на своей меховой куртке, плотно прилегавшей к мускулистому телу, опустил силиконовый щиток шлема. Снаружи оказалось очень холодно. Холод пронизывал тело насквозь. И даже вакуумные костюмы – совершенно неправильно названные, потому как вместо принципа термоса использовался обычный подогрев радиевой проволокой, пропущенной между слоями костюма – не давали никакой защиты.

Повернувшись, Амхерст пару минут наблюдал, как нимпусы разгружают автобус. В них было что-то неприятное: то, как они двигались, раскачиваясь на своих коротеньких ножках, сгибающихся только в бедре и лодыжке, в форме их голов, которые напоминали огромные грибы, раздувшиеся над маленькими безносыми лицами, в их руках, которые словно тоненькие паутинки торчали из массивных тел.

– Умхарр…

– Да? – повернулся он к чудику, издавшему странный гортанный хрип. На самом деле это была туземная интерпретация имени Амхерст.