Межледниковье - [12]

Не раз потом со мной происходило подобное, обычно в состоянии крайнего утомления, на грани яви и желанного, ускользающего сна. Что это за тесты, кем и зачем они посылаются — не ведаю.

8

Весь девятый класс я отходил в секцию легкой атлетики при Дворце пионеров, то в тамошний спортзал, то на Зимний стадион. О этот потрясающий стадион! Навсегда сохраню я к нему благодарную память. До сих пор снятся мне иногда тренировки под его высоким кровом, и опять узнается во сне ни с чем не сравнимый запах гаревых дорожек (тогда еще не было пластиковых покрытий), и запах здорового пота, и запах песка в прыжковых ямах, и лязганье штанги, и грохот сбитого кем-то барьера, и короткий тяжкий чмок приземлившегося ядра, и резкие команды, и вскрики, такие звучные в этом малолюдном огромном помещении.

Каково было прямо из морозного зимнего дня оказаться в теплом вестибюле ста­диона и, показав пропуск, пройти за спинами трибун в раздевалку, чтобы уже через пятнадцать минут бежать по дорожке в легком разминочном темпе.

А кто это вот уже полчаса месит ногами песок в прыжковой яме? А это Юрий Иль­ясов, лучший прыгун в высоту, рекордсмен Союза. А кто это на пустой трибуне, уце­пившись носками ног за скамью, "качает" брюшной пресс? А это Юрий Литуев, тоже, между прочим, чемпион Союза. А кто эти двое в потрясающих спортивных костюмах ("молнии", полосы, буквы "СССР" на спине) уходят с тренировки, что-то оживленно обсуждая? А это знаменитая Галина Зыбина, будущая олимпийская чемпионка (совсем скоро, этим же летом в Хельсинки) и Виктор Алексеев — великий тренер. Та-ак, а кто это, картинно прихрамывая, возвращается к старту, пробежав очередную тренировочную стометровку? А это, прошу любить и жаловать, Олег Тарутин, юный представитель легкоатлетической секции Дворца пионеров. И этот гомонящий коллектив — трое парней и девица — оттуда же. И всем хватало места: и мировым знаменитостям, и начинающим, с нулевыми спортивными заслугами. И никто из "великих" не шокирован таким соседством, разве что цыкнет, утихомиривая нас, наводя порядок, нервный Юрий Литуев.

На первых же районных соревнованиях школьников я перекрыл третий разряд на стометровке (тогда разряды были общими, не подразделяясь по возрастам), разряд, которого вожделел в спортлагере. Как только я этот разряд выполнил, былые мечты показались мне ничтожными и я тут же стал мечтать о втором разряде. Его (11.5 сек.) в летнюю лагерную пору не было даже у Вадима Соболева. У меня же из всех спринтерских качеств наличествовала лишь частота шага: "Прямо швейная машинка!" — комментировал мой бег тренер нашей секции. Частота-то частотой, но сам шаг был короток, и бежал я предельно скованно. Тем не менее во Дворце пионеров и в школе конкурентов у меня уже не было.

Весь свой досуг я посвящал теперь тренировкам, стихи же писал урывками, обыч­но на уроках. О моем стихотворстве знал уже весь наш класс и параллельный деся­тый, лишь учителя не ведали об этом до одного примечательного случая, едва не сто­ившего мне исключения.

У нас была историчка — нездорово толстая, некрасивая женщина, да еще и со смешной фамилией. Свой предмет она знала великолепно, по каждой теме европейской истории она таскала нас в Эрмитаж, подводила к нужным картинам, растолковывала их содержание лучше всякого экскурсовода и всегда — применительно к тому, что в те дни объясняла на уроках. Она придумывала какие-то особые хронологические таблицы, облегчающие запоминание дат и событий, она приносила в класс уникальные исторические атласы, даже показывала диапозитивы — и все же класс ее терпеть не мог. Эта, безусловно выдающаяся в плане преподавания, историчка была женщиной неуравновешенной, жесткой, не терпящей ни малейших возражений, постоянно срывающейся на крик. Ходили слухи, что в школе, где она преподавала до нас, из-за нее повесился какой-то ученик.

Наш класс терпел ее из последних сил. Терпение лопнуло после очередной конт­рольной по истории, когда за ничтожное перешептывание она выперла за дверь под­ряд четверых.

Выражая волю класса, я составил стихотворную прокламацию, начинающуюся словами? "Друзья! Довольно нам терпеть Все подлости Заплатки! Довольно овцами сидеть Под взглядом этой кадки..." И так далее, чем дальше, тем круче, с постоянным рефреном: "Друзья, смелей, друзья, смелей, Поддержим газават!" (Как раз мы прохо­дили историю Кавказских войн). Написав все это безобразие, на обороте той же про­кламации я собрал подписи класса (подписали все), и в следующий приход в наш класс, несчастная историчка увидела эту петицию на пустом учительском столе, стихами вверх.

Чтобы сообразить, что к чему, историчке достаточно было прочесть две началь­ные строки воззвания. Схватив листок, она выскочила из класса и более в него уже не вернулась.

Цель была достигнута, теперь предстояло платить по счетам. Кисло пришлось бы мне за этот "газават", за эту "коллективку", кабы этому делу был дан ход. Но учителя сами с трудом переносили историчку и сделали все возможное, чтобы убедить ее не кидаться с жалобами по инстанциям — ведь подписался весь класс. Вгорячах исто­ричка уволилась.