Междуцарствие (рассказы) - [68]

А вообще, жить весьма любопытно, и сами люди тоже довольно забавны. Кому, например, не ведомы строчки: "Быть знаменитым некрасиво. Не это поднимает ввысь. Не надо заводить архива, над рукописями трястись". В 1990 году в издательстве "Художественная литература" вышел 2-й том в синей обложке сочинений сего поэта. Между страницами 576 и 577 имеет место репродукция одного из автографов поэта. И что же такое начертано на листочке-то? Вот это самое и начертано.... Да, их нельзя не любить.

Обучения, конечно, никакого нет - есть последовательность (только потому что друг за другом) сознаний человека, друг с другом не в родстве, лишь передающих, сменяясь, друг дружке какой-нибудь камешек. Они не знаются ни с книжками, ни с житейским опытом, который просто тот провиант, с которым в человека пришел очередной ум.

И это не наше дело выяснять - что кому и почему дано; равно как и то, почему некто не является тем, кем должен был стать. Дурак, видимо. Когда бреешься, вода всегда затекает в рукав.

Сей труд хотя и предназначен для муто, то есть субъектов боле, чем космополитичных по человеческим меркам, имеет в виду и несовершенство всего мироздания, а именно - то, что по двусмысленной прихоти оного никто не живет так, как ему было положено теми же Мирозданием и Провидением. Поэтому автор признает, что область максимальной эффективности его сочинения лежит во вполне конкретной географической зоне. Это северо-западный труд.

Увы, живущие там, мы не самые интересные на свете: и цвет лица у нас подвальной зелени, и небо у нас белесое, и одеваемся мы, будто маскируясь, чтобы по нему ползти: в серое, в немаркое, любим всякое серо-белое. Темперамент наш уныл, наши радости созерцательны по преимуществу, туманы у нас, белые ночи и алюминиевые вилки в столовых. Боже ж ты мой, тут, даже разрезая человека, трудно понять, где еще тело, а где уже пошла душа: вот такие мы вялые. И ладно резали друг друга бы меньше, так куда там.

Что, вообще, такое северо-западный организм? Не очень склонен воспламеняться душевно, раз. Если воспламенится, то будет сдерживаться, два. Живость крови ленивая, выказывающая себя только в морозы, летом же организм изнывает от жары, хотя какая у нас жара? Но, какая-никакая, из-за влажных свойств воздуха она не обогащает человека кардамоном и имбирем, но покрывает его всего ватным одеялом, и он засыпает, причмокивая. Фрукты у нас кислые, и разнообразие их невелико, овощи тоже какие-то однородные: брюква, репа, редиска, хрен, капуста, редька; духовная жизнь склонна к нравоучительству, разнообразят ее лишь скандалы. Скандалы разрешаются быстро и без долгих последствий: общая неловкость группового удовольствия, серые слезы и снова нравоучения и мораль, мораль и нравоучения. Солнечные часы представляются здесь изобретением идиота, опавшие листья не гремят по мостовой, а тут же слипаются и пахнут приятно для северо-западного организма, сохраняя в нем на постоянном уровне скепсис, превращающий обитателей наших местностей в маленьких царей соломонов, по темпераменту располагающихся в промежутке между осликом Иа и И.А.Бродским.

Или идеи. Казалось бы, если все так по жизни понуро, то хотя бы идеи несуразные? Да, обычно они несуразные, зато всегда равномерные, всечеловеческие и на века, чтобы не возиться с частностями: потому что мы живем на очень большой равнине. Государи путают народонаселение с климатом, народонаселение согласно и слиплось, предполагая симбиоз граждан с идеями, землей и клюквой. Воздух сырой и пахнет хвоей - будто длятся нескончаемые похороны: право же, похоже, что живем мы по третьему разу, являясь просто покойниками, обмылками лиц, преставившихся в более энергичном климате.

Просветление на Северо-Западе, поэтому, имеет характер затяжной, если не хронический.

Тем более, сложна тут жизнь муто, которых не научили массе позарез необходимых им вещей, а научили другому, но какой толк маралу уметь разводить кур.

Не учат их решительно ничему, хуже того, набивают их навыками другой группы крови: о том, например, что есть материя и есть идеальное. Да что уж тут про философии, когда им даже мешают понять, где, собственно, они находятся по отношению к своему организму, душе, мыслям, чувствам и аппетиту.

Для муто нет различия между материальным и идеальным, и здесь они могут поступить трояко: решить либо, что все материально, либо что все идеально, либо плюнуть на эту проблему, что наиболее здраво. Надо обходиться с вещами, как с идеями и фантомами, а с идеями и фантомами как с вещами, с животными, деревьями, погодой, людьми, минералами, с самим собой - потому что отвратительны уже и несчастные люди. А несчастный муто сравним лишь с манекенщицей с соплей на подбородке.

Перечисленное не выходит за рамки начальной школы для муто, кабы такие были. Переучиваться труднее, чем учиться, но учиться приходилось черт знает чему, а переучиваться - тому, о чем вы осведомлены, этого не зная. То есть, вы действительно умеете войти в личные отношения хотя бы и с клубничным вареньем, кое поглощаете, посетовав тому, скажем, на переслащенность. Тем более - с тем, у чего есть голова: со зданиями, с животными - если только не приметесь напяливать на котов сапоги. Конечно, вы можете наладить отношения с деревом и не только на предмет погрызть кору яблоньки зимой. К вам могут начать хорошо относится, скажем, два часа ночи. Довольно знать, что это возможно, и вы уже знаете как.