Междуцарствие (рассказы) - [66]

самооборона. Это самостоятельная оборона себя от не себя. Пример ее необходимости. Живу я, скажем, тихо-мирно, не трогаю никого, вежливый, чай теперь пью, не шумлю, дождик за окнами шуршит - потому что осень. Приятно ведь в сырые сумерки пить чай у окна, а за окном всякие красные и желтые листья. Сырой землей пахнет, а напротив, за шелестящими под дождем деревьями, цвета чьих листьев обесцвечиваются постепенно сумерками, желто светятся окна дома напротив, люди в котором теперь угомонились наконец-то, собой почти ничего уже не раскачивают, не терзают сумерки речами, отдыхают, свет включают, чай пьют: люди такие хорошие, когда молчат, когда они в виде окон напротив. Ну и мы тоже чай пить будем, не думать ни о чем будем, в окно смотреть, будто нас тут и нет вовсе.

И вот тут - звонок в дверь. Настоящий человек пришел.

Ясен перец, что не мизантроп тот, кто дергается лицом от подобных звонков-визитов. Какие ж это шуточки, когда вы наконец можете пожить без окружающих, прийти в себя - в полутора сантиметрах за спиной того, кто, считаясь вами, отправляет различные общественные функции и который сейчас может быть убран в шкап. Ладно еще, когда вы уже понимаете про свое общественное тело и знаете, как в него облачаться, умеете включать-выключать эту куклу, а если принимаете ее за себя?

Прежде всего муто должен понять, что главное для него - даже копчиком усвоить, что он не человек. Вопросы всякого рода развития для муто существенны, конечно, но это уже после, осознав вышеуказанный факт. Который, увы, склонен ускользать от муто, дурачить его какими-то якобы объяснениями с точки зрения житейской мудрости. Увы, такие желеобразные муто позволяют обстоятельствам жизни, к тому же - человеческой жизни - всасывать, присоединять муто к себе. Разумеется, чем позже муто займется собой, тем меньше у него шансов с собой разобраться, хотя бы до такой степени, чтобы не считать всякие, свойственные ему проявления, особенностями его якобы человеческой индивидуальности. Нельзя даже сказать, что муто обманывает себя, причисляя себя к людям: объясняя себя по-человечески, себя он выдает: был бы человеком, так какие вообще вопросы? У него черный прямоугольник на глазах, чтобы себя не узнавать.

Но очень простой эксперимент намекнет муто на его сущность: пусть осмотрится - чуть, на полминуты, отодвинув себя мысленно и чувственно в сторонку - в общественном транспорте.

"Это не моя жизнь, ля-ля-ляллля-ля, это не моя жизнь, лял-ля, это дом теней, ля-ля-лялляяя, это не моя жизнь, ля-ля" - перевод с английского пения каких-то бедолаг. То есть, и у них те же проблемы. Но им хуже, а нам хорошо, и вот почему. Здесь, например, нет кафе, которые приятно сделать частью себя, никто - вне среды, к которой муто редко имеют касательство - не заведет приятельских отношений с кельнером или буфетчицей, да и вообще, тут не учитываются частные случаи и здесь решительно не пахнет постоянно чем-то сладким. Того нам, муто, только и подавай: жизнь в стране, где человеческих отношений почти что и нет, сильно способствует опознаванию нашими своей природной принадлежности, и ваша лошадь всегда будет белого цвета.

Здесь, иначе говоря, неуютно и вечно какое-то матьтвоюразэдак. Что такое неуют, как малое несовпадение взыскуемого и имеющегося? Небольшое, ведь никто здесь не станет мечтать себе квартиру в 300 кв. метров и мраморные, белые с синими прожилками умывальники с видом на море - лишь бы кран не протекал, да батареи грели. А поскольку муто всегда в полутора сантиметрах у себя за спиной, то это несовпадение именно то, что им хорошо, пусть даже с детства учат, что де неуютно тут очень.

Откуда еще одна необходимость самообороны: находясь в естественной для него среде, муто благодушествует и смирен, зато люди здесь места себе не находят и всегда готовы дать в морду. Это вот у них, там, где поют такие жалостливые песенки, все наоборот: люди блаженствуют, а муто буйствуют, отрезают себе уши и т.п.

Вопрос о том, как муто умудряются вляпаться в людскую жизнь, риторичен. Конечно, их этому учат, как в детстве левшу переучивают быть правшой.

Противореча, казалось бы, сказанному выше о постоянном, столь милом муто зазоре, преобладающем в наших местностях, муто часто способен сентиментально привязываться к некоторым местам, да и к людям, этой приязни, вроде бы, не отвечающим. К случайной забегаловке, например, в три-четыре столика, с не процеженным светом, слякотью на полу, разводами на стекле и густым духом не то униженности, не то оскорбленности. Это называется пхерав: конечно, сама забегаловка не при чем, но она наполняется некоей субстанцией, вырабатываемой тут самим муто, ощутившим здесь однажды кайф и с тех пор взращивающим его здесь для себя, как азалию в горшке, чаще всего - этого не зная. Муто поступит правильно, если будет иметь в виду, что всякий создаваемый им пхерав чреват склейкой муто и его человеческого облика, что при незнании - усугубляет привязку муто к чуждым для него формам жизни: что особенно неприятно и плохо в отношениях с людьми, которых муто делает для себя не теми, кто они есть, что обычно ему еще откликнется. Общее правило здесь такое: муто может вытворять все, на что способен как муто, но хорошо бы знать, что именно вытворяешь, а то будет плохо.