Между Явью и Навью - [5]

– Порешили, – согласился вой.

На прощание он засадил Волшану сапожищем так, что тот взвыл, скрючившись, чем развеселил Збыню и еще больше напугал монаха.

Кормить и поить его никто не собирался. Волшан привалился плечом к стене, с трудом шевеля пальцами – связанные руки совсем затекли и начинали зудеть. Ему хватило бы и ковша воды, а вот зверь почти обессилел – оборот забирает много сил, и волк вечно был голоден. Ведь меняясь, Волшан становился втрое массивнее.

Сознание медленно уплывало. В полузабытье вспомнилось, как его мальчишкой выхаживал да учил Семарглов жрец, уже и тогда старый, как идолы на его лесном капище. «Человеком ешь то, что человеку потребно. Зверя корми мясом да кровью, только человечину чтобы пробовать не смел, слышишь?» За этим «слышишь» последовала звонкая оплеуха, потому как Волшан отвлекся и почти не слушал старика. Годы годами, а длань у того была крепкой как лопата. В ушах звенело…

…в ушах зазвенело, и Волшан очнулся. В полумраке перед глазами плавали черные и красные кляксы. Он моргнул, но те не пропали, наоборот – обрели полузнакомые очертания. До помраченного сознания оборотня дошло – не привиделось ему и не бред это вовсе. Грань между Явью – с темницей воеводиной – и Навью проявилась как никогда близко, и кто-то двигался там в красном мраке, к Волшану присматриваясь.

«Ждет, – вздрогнул Волшан. – Как добычу стережет. Что же, скоро свидимся». От горечи сжалось горло.

Тяжелые мысли роились в голове. Сколько сделал для него старый жрец – от людей уберег и над натурой звериной власть подарил… Всего-то раз и попросил о помощи. По великому своему смятению, послал в Дикое поле, разведать, не идет ли беда. Надеялся, что приемыш его опасения отведет, а Волшан-то и не сдюжил. Не получит жрец вестей из Дикого поля. Не узнает, что вовсе не напрасны были его опасения… А главное: так и останется неоплаченным долг Волшана перед стариком, заменившим ему семью.

Убьет его Збыня поутру, хоть виновен, хоть – нет, тут и гадать нечего.

После сумеречного полумрака темницы утренний свет резко ударил по глазам, и Волшан скривился, щурясь. Это не помешало ему разглядеть последний отрезок своего пути. Несколько шагов от воеводиного крыльца по пыльной вытоптанной земле, к невысокому помосту напротив, в центре которого раскорячилась широкая колода. Он дернулся в сторону, но Збынины дружинники держали крепко. Площадь за помостом гудела, заполняясь людьми. Спотыкаясь и медля, под тычки в спину, он одолел всход на помост.

Зверь внутри него сделал очередную попытку вырваться, и у Волшана подкосились ноги. «Не сейчас! – беззвучно взмолился он, сжимая челюсти, – только хуже будет!» Только куда уж хуже? Из центра колоды торчал топор, каким необхватные деревья рубят. Длинное топорище, отполированное многими руками, блестело на солнце. Сбоку прислонился толстый осиновый кол, затесанный на конце до игольной остроты. Не кол – бревно целое.

При виде пленника зеваки заволновались, взревели. Волшан пошатнулся от шквала ненависти, хлестнувшего из толпы.

– Тихо, люди змиевские! – прогремело с высокого крыльца.

Площадь не сразу, но затихла. Волшан поднял голову. Збыня, одетый как для битвы и серьезный, опирался на резные перила. Рядом встал отец Мефодий, со скорбным выражением лица.

– Все вы знаете, – начал воевода, – скольких душ мы недосчитались в последние ночи. Вот он – враг рода людского, душегубец – перед вами! Пойман, обезврежен и ждет расплаты за свои грехи! Что скажете, люди добрые, должны мы казнить его сейча…

Продолжение утонуло в многоголосом реве толпы. Не стой Волшан перед плахой, он восхитился бы воеводой, так ловко поднявшим себе цену в глазах змиевского люда. Прямо спаситель! Но мешал пот, заливавший лицо и грудь, холодный и едкий. Это вырвался на свободу животный страх, который Волшан всегда держал в узде, как и зверя внутри себя.

В отчаянии он обернулся к толпе. Со всех сторон тотчас посыпались угрозы, оскорбления и насмешки. Легко насмехаться над полуодетым и связанным пленником. Уже опуская голову, оборотень вздрогнул, натолкнувшись на единственный взгляд. Хрупкая девушка, возвышаясь над головами ближних к помосту горожан, стояла на пустой телеге, среди других баб и подростков. Бледная лицом, только она и смотрела с сочувствием. Ему даже привиделось, что светлые ее глаза полны слез.

Кто-то кинул камень, но неловко. Не долетев до оборотня, он ударился о помост рядом с дружинником и отскочил тому по ноге.

– Полно! – рявкнул Збыня. – Не камнями побивать его будем. Самолично голову нечисти снесу!

Один из воев поддал Волшану под колени, другой надавил на плечи. Оборотень повалился перед плахой. Руки, крепко стянутые за спиной, выворачивали ему плечи. В толпе одобрительно загомонили.

Змиевский воевода не спеша засучил рукава и собирался сойти с крыльца, когда с другого конца площади полетело над головами змиевских горожан требовательное:

– А ну, расступись! Дорогу дружине князя Мстислава!

Раздвигая толпу собравшихся посмотреть на казнь, через площадь двигались конные вои под малым княжьим стягом.

Волшан отполз прочь от колоды, но, почти лишенный воли, остался стоять на коленях, не в силах вытерпеть пытку затянувшимся временем. Уже бы завершили, что начали, и дело с концом! Он свесил голову на грудь, да так и замер, тяжело дыша.