Между - [32]

…нет, не совсем так.

Сначала он приказал отвести войска за вал Адриана, укрепить его наскоро – и в ближайший год восстановить каменные стены уже всерьез.

А теперь, когда армия (остатки армии, но об этом – тссс!) в безопасности, теперь самое время провозгласить, что проклятые пикты разбиты на голову и больше не высунутся из своих северных холмов.

Приказано: праздновать.

И вполголоса приказано: забыть и думать о вале Антонина. Больше никогда не пытаться продвинуться севернее Адрианова вала. Это – граница. Она должна быть нерушима.

И еще приказано: постараться забрать тела погибших с поля боя. Это не так просто, но всё же – приложить все силы к тому, чтобы похоронить легионеров как подобает.

Круитни снова стали, как и век назад, полными хозяевами в центральной Альбе. Об указах Септимия Севера они не знали (вообще у них неважно обстояло дело с пониманием латыни!) – а посему наивно полагали, что если территория кельтской Альбы расширилась вдвое, то страшную битву выиграли именно они.

Чудовищной ценой, но – выиграли.

Вал Антонина местами просто сровняли с землей, вымещая на неопасных уже насыпях свою ненависть.

А после – стали заново обживать равнинную Альбу. К югу от бывшего вала снова появились селения, заблеяли стада… круитни были слишком измучены той бойней, чтобы стремиться разделаться с римлянами. Они хотели просто пожить – те, кому повезло выжить.

Так прошел год. Другой.

* * *

После пары лет затишья на телах воинов вновь стал проступать синий узор. Словно перед битвой… но круитни чувствовали, что не новой атаки на Стену от них хочет Тот-Кто-Бродит-В-Курганах. Он ждал от них другого… и они передавали своим старейшинам его волю: подготовиться к празднику победы.

Пусть Стена пока стоит – римляне прячутся за ней, как заяц в норе. Владыка Курганов прав: римляне уже потерпели поражение. Значит, празднуем.

Так думали круитни. И ошибались.

Кромка победы: Марх

Ирб, ты помнишь, как Август разгромил нас?

Глупый вопрос. Конечно, помнишь. Такое не забывается. Ни боль бессилия, ни позор поражения.

Что ж, друг мой, скоро наш август кончится. Наступает наш сентябрь. Время жатвы. Кровавой жатвы.

Я убью лишь одного. Но это будет сам Август.

Он неосмотрительно приехал сюда. Я бы не дотянулся силой до их Рима… даже помогай мне вся Британия – не смог бы. Но этот Август, словно в насмешку зовущийся Севером, он – так близко. До города Эборака, где он сейчас, – подать рукой. А уж если через курганы – дорога заняла бы несколько вздохов.

Северус без Севера, этой ночью ты лишишься не только жизни. Ты и Августом быть перестанешь.

Сейчас, мечась в бреду (или – прозрении?) агонии, ты понимаешь, что я хочу сделать.

Но уже не можешь мне помешать.

По всей Альбе горели костры. Огромные, в рост человека, поленья ярко пылали – а вокруг них плясали круитни и скотты, позабывшие о былых распрях своих народов. Темноволосые и рыжие, низкорослые и великаны, они были сейчас одним народом, народом-победителем.

И ярче изжелта-белого пламени костров светились синие узоры на телах воителей.

Особенно много костров было на оплывших насыпях вала Антонина. Весь перешеек, от моря до моря, полыхал в ночи. Словно золотой венец огней примеряла Британия, венец, которым короновал ее Тот-Кто-Бродит-В-Курганах.

Истошно-радостные вопли волынок. Грохот барабанов. Дружные выкрики охрипших от натуги певцов. Живые змеи танцоров, несущиеся вокруг костров.

И в разгар веселья к ним вышел Владыка Курганов.

Его увидели все – от веселящихся почти под Стеной до жителей дальних северных нагорий, куда война не доходила и в худшие годы.

Он просто подошел к огню… огням… всем кострам Альбы.

И всем почудилось – или то была не греза, а явь? – не дрова горят. То пылают орлы римских легионов – ХХ Победоносного и XXII Удачливого. Хороши названия, но вот – горят значки когорт и манипул, пеплом опадают крылья золотых орлов… раскрашенное дерево хорошо горит, а эти штандарты сейчас только деревяшка, корчащаяся в пламени.

Славен ты был, Двадцатый легион, Отважный и Победоносный. Тобой сокрушен Каратак. Ты уничтожил армию Боудикки. Яростный Кабан, ты мнил, что поднял на клыки Прайден?! Но сокрушен ты, и сломлен хребет римского зверя в поединке с великими стражами нашей земли.

Медью текут пряжки легионеров, гибнут в огне сотнями кабаны и единороги, переставая быть воплощением римской доблести и становясь лишь каплями расплавленного металла.

Тот-Кто-Бродит-В-Курганах снова взял свою добычу. Для этого ему теперь не надо поднимать яростную волну круитни.

Но этого ему было мало.

Сегодня он требовал крови. Требовал отдать ему жизнь.

Жизнь одного-единственного.

Марх повелительным жестом вытянул правую руку. Старейшина… старейшины? старейшины по всей Альбе? – вложил… вложили? ему в десницу древний кремневый нож.

Владыка Курганов ударил – ударил в пустоту, в пламя, в горящие штандарты. Ударил, забирая жизнь своего пленника.

…по ту сторону Стены, в Эбораке, Август Септимий Север дернулся в последней судороге – и затих.

Август был убит.

С ножа Марха капала кровь.

Рассвет был хмурым, как с похмелья.

Марх сидел у потухшего костра, безразлично вороша угли. Синие узоры на его теле казались давным-давно нарисованными вайдой и стертыми почти совсем.