Между панк-роком и смертью - [79]

Я проснулся, понял, что мы не едем, и спросил из постели: «Почему мы стоим?»

Он говорит: «Трэв, мне только что надрали задницу, чувак. Я весь в крови».

Я говорю: «А я только что попал в гребаную авиакатастрофу, мне плевать, побили тебя или нет. Поезжай, ублюдок». Я был не в своем уме.

В больнице Джорджии я принимал девятнадцать разных лекарств. За несколько месяцев до того мне каждый день хотелось курить травку и жрать таблетки. Теперь морфин поступал ко мне в организм по нажатию кнопки, у меня было две медсестры, и мне приходилось пить столько лекарств, что меня от них просто тошнило. В Джорджии лекарства и морфин хорошо заглушали боль, а в Лос-Анджелесе что-то изменилось. У меня было средство от биполярного расстройства, потому что я страдал приступами тревоги – если опоздать и принять его на двадцать минут позже, я начинал лезть на стену.

Я был прямо как парень в клипе «One» группы Metallica, который всего лишь хочет избавиться от страданий. Я звонил друзьям и говорил им: «Я переведу сколько угодно денег кому угодно на счет прямо сейчас – я просто хочу умереть. Я хочу, чтобы кто-нибудь меня убил». Наконец у меня забрали телефон и стали следить, чтобы я не совершил самоубийство. Как будто у меня в голове был чужой мозг. Я не знал, почему торчу здесь, – я обгорел и ощущал, что мне нет смысла жить.

Я чувствовал себя совершенно разбитым.

Скинхед Роб постоянно тусовался в больнице. Сестры навещали меня пару раз в неделю. Мой приятель Джеймс, с которым мы записывали альбомы, тоже проводил со мной много времени. И папа всегда был со мной: они со Скинхедом Робом спали прямо в больнице, сидя в кресле. Мы с папой часто разговаривали по ночам, и он рассказал мне много всего, чего раньше никому не рассказывал: о маме, о войне. Правда, из-за лекарств половину я забывал на следующий день. Шэнна тоже иногда приходила – и, когда врачи разрешали, она или няня приводили детей. Мне очень хотелось видеться с детьми, потому что они давали мне надежду, – это были лучшие дни, – но в то же время бесило, что Лэндон и Бама видят меня таким разбитым.

РОБ АСТОН (вокалист, Transplants)

Я купил билет на самолет, чтобы навестить Трэвиса в Джорджии, но со мной связались его менеджеры и сказали: «Вероятно, вам лучше остаться в Лос-Анджелесе. Трэвис не хочет никого сейчас видеть – он в тяжелом состоянии». Позднее его техник Дэниел рассказал мне, что Трэвис спрашивал обо мне по несколько раз в день. Это выводило меня из себя: мой лучший друг, мой брат лежит при смерти в больничной палате, и я хочу быть рядом с ним.

Когда он вернулся в Калифорнию, я каждый день приходил к нему в ожоговое отделение и оставался ночевать. Было тяжело видеть его в таком состоянии. В первый же день, когда я только входил к нему, я сказал себе: «Будь сильным, Роб. Держись». Я вошел и тут же расплакался. Это было слишком – после смерти Криса и Че увидеть Трэвиса, у которого отслаивается кожа и повсюду кровь и гной.

Были моменты, когда Трэвис решал, что больше не может, – он звал меня и говорил: «Принеси пистолет. Я всё. Я больше не могу».

Я говорил: «Ничего я тебе не принесу». Не могу его винить. Я не знаю, каково это – пережить авиакатастрофу. Он прошел трудный путь. Я бы сказал, что ему было тяжелее психологически, чем физически, – а у него по всему телу были ужасные ожоги, так что это о многом говорит. Долгое время он постоянно чувствовал запах реактивного топлива.

Я понял, что Трэвис пришел в себя, когда он снова начал шутить: «Папа сказал, что с катетером я похож на Джона Холмса».

Как-то раз я отлучился домой всего на час, чтобы принять душ и переодеться. Когда я вернулся, он сказал: «Приятель, ты никогда не догадаешься, кто здесь только что был». Это мог быть вообще кто угодно, потому что ублюдок знаком со всеми на свете и еще с их родителями. Но это оказался Тим Армстронг. Прошло три года с тех пор, как мы в последний раз видели Тима.

Тогда Трэвис сказал: «Да, может, стоит записать еще один альбом Transplants». Он сказал это, лежа полумертвым в больничной палате. Я был немного озадачен. Я ответил: «Чувак, ты можешь вообще больше ничего не делать, если не хочешь. Если ты больше никогда не захочешь выступать на концертах, я тебя не виню. Я буду рядом с тобой, несмотря ни на что».

Он сказал: «Не-е, мы будем играть. Нам нужно кое-что сделать. Я с ума сойду без музыки». Я быстро с ним согласился: чувак лежит полумертвый и мучается от боли и при этом собирается записать еще один альбом.

Мы поговорили с Тимом. Я сказал: «Мы могли бы целый день сидеть и искать виноватых, но я хочу извиниться за свое поведение, из-за которого в том числе я ушел из группы. Я знаю, что со мной нелегко общаться. У меня больше недостатков, чем у кого бы то ни было». Он тоже попросил прощения, и мы решили оставить прошлое в прошлом.

Отстойно, что только благодаря авиакатастрофе мы поняли, что жизнь слишком коротка. Нужно ценить то, что есть, – потому что только смерть случится точно – и заниматься тем, что делает тебя счастливым. А нас троих делает счастливыми музыка.

ТИМ АРМСТРОНГ (вокалист / гитарист, Transplants)