Между ночью и днем - [74]

— Сядь, жди!

Вскоре в другую дверь и даже не в дверь, а как бы в узкое пространство между стеллажами вошел Шота Иванович. Ничего хорошего я не ожидал от экстренного вызова, но по лицу хозяина понял, что он подготовил какой-то особенный сюрприз. Оно было таким, точно Шота Иванович только что выпил стакан хины. Я поднялся навстречу. Абрек держался сбоку.

— Крепись, Саша, брат! — произнес Могол. — Новость неприятная. Батя твой загнулся.

— Что?!

— Да вот так, милый. Помнишь, как у поэта: предполагаем жить, и глядь, как раз помрем?

— Вы его убили? — догадался я.

Могол сморщился, сузив печальные глаза:

— Зачем же так! Если кто виноват, так только ты. Ты же не говоришь, где маньяк. Ну, я подумал, может, батя твой в курсе. Дело-то срочное. Послал гонца, но получилась накладка. Не успели его толком расспросить, как он дуба дал. Врачи говорят: тромб. Может, у него сердечко пошаливало?

Что-то зеленоватое, как мох, застлало глаза, и через эту зелень я бросился на Могола, норовя вцепиться в горло; но сбоку абрек подставил ногу, и я с разлету ткнулся мордой в пол. Абрек перевернул меня на спину и поставил ногу на грудь. Нога была тяжелая, как колода. Могол продолжал разговор как ни в чем не бывало, но теперь его слова доносились сверху, точно из репродуктора:

— Поверь, Саня, брат, вполне разделяю твое горе. У тебя, говорят, и матушка не совсем здорова? Я сам, Саня, сиротой вырос, ох как это горько! Никто не приголубит, не приветит, сопли не утрет. Но надо крепиться. Несчастный случай. Все под Богом ходим. А все зло от убийц-маньяков, как твой кореш. У них же ничего святого нет за душой. Ломай, круши, бей!.. Батя твой перед смертью все какой-то гараж поминал. Ты что же, ему гараж обещал справить? Бедный старик! Два метра на полтора — вот тебе и весь гараж… Ладно, брат, пойду, а ты думай, думай крепче. Времени осталось с гулькин нос… Рашидик, проводи гостя да шибко не обижай. У него вон какое несчастье, поневоле оборзеешь.

Когда он вышел, Рашидик, гнусно улыбаясь, сместил ногу ближе к моей шее и носком ботинка резко надавил на кадык. Я захрипел, завертелся ужом. Скотина давил и давил, с малыми промежутками, давая глотнуть воздуху. Наконец, каким-то чудом мне удалось перевалиться набок, и вдогонку я получил два мощных пинка в спину, по почкам. Один стеллаж обрушился на меня. Заваленный книгами, я чуток отдышался.

— Вылезай, сверчок! Ишь, спрятался, — Рашидик за ногу вытянул меня из-под книг. — Вставай, дерьмо!

Кое-как я поднялся, сначала на четвереньки, потом в полный рост. Во мне не осталось никаких чувств: ни горя, ни гнева, ни страха — только оторопь перед человекообразным существом с пустыми, как у козы, глазами. Почему оно так разъярилось?

— Учись, — процедил Рашидик. — Самый лучший прием. Называется «картулат шемцвари».

Прием заключался в том, что костяшками обоих кулаков он с широкого размаха навесил мне плюху на уши. Это было очень больно. Я упал на колени, оглохший и с блевотиной во рту. Комната пустилась в пляс. Рашидик, тоже забавно пританцовывая, прошелся передо мной и, повернувшись боком, нанес удар пяткой в солнечное сплетение. В животе как будто лопнул стеклянный пузырек. Так бы и лежал на полу, не вставая. Торопиться все равно было некуда.

Рашидик, пару раз встряхнув за шкирку, поставил меня на ноги. Жирные губы в пене.

— Мешок с дерьмом, — прошипел в лицо. — А туда же. Добрых людей тревожишь.

— Еще будешь бить? — спросил я.

— Убивать буду, гнида! Но позже. Не сейчас. Ночью.

Как поднимались по лестнице — не помню, но в коридоре меня принял с рук на руки Витюня-афганец и помог доковылять до постели. Валерии в комнате не было — и то слава Богу. Витюня присел на стул, прикурил, передал мне зажженную сигарету.

— Выпить бы чего-нибудь, — пробормотал я.

Витюня сходил за пивом. Я сделал пару глотков, но с трудом: жидкость застревала в горле, как кость.

— Поплыл? — уточнил Витюня, глядя мне в глаза.

— Есть маленько. Целый месяц бьют, никак не привыкну.

— Они умеют. Ребята ушлые. По жилочке вытягивают. Чего от тебя хотят?

— Адрес одного человека требуют, — на случай «жучка» я повысил голос: — А я его не знаю.

— Это им до лампочки. У них не знаешь, вспомнишь. На иглу сажали?

Я подумал, что он имеет в виду допрос с внутривенным препаратом, и согласно кивнул.

— Слышь, Витюня, дай в подвал схожу?

— Прямо сейчас?

— Ну а чего ждать-то?

— Не найдешь. И потом, если отпущу, мне тоже хана. Фирма веников не вяжет.

— Я по башке тебя стукну слегка вот этой бутылкой. Скажешь: напал неожиданно.

Я понимал, что он не согласится, придурком надо быть, чтобы согласиться, но так приятно было видеть нормальное лицо в этом паноптикуме.

— Если отсюда выберусь, — добавил я, — шесть штук твои. Бабки есть, не сомневайся.

— Похоже, крепко она тебя зацепила?

Я отвернулся в сторону. Что-то глаза защипало.

— Первый раз в жизни, Вить. Сам не знал, что так бывает — Еще как бывает, — заметил наставительно, как старший младшему. — От этого никто не застрахован. А моя сучка меня не дождалась.

— Это как раз сплошь и рядом, — поделился и я своим опытом. Пиво допил уже без затруднений. И бугор в брюхе рассосался. Витюня вдруг принял решение. Сказал, что чуть позже отведет меня в туалет, а там наверху маленькое окошко, стекла нет. Я помнил, уже раза три там был: уютный бревенчатый закуток с пневмотолчком — в двух шагах от моей комнаты. Под окошком, сказал Витюня, две доски висят на соплях. Если их оторвать, спокойно пролезешь.