Между небом и тобой - [34]

— Пой, не останавливайся! Они нашли меня!

Некоторое время безуспешно подергав ручку двери, ребятишки Гоблина воровато огляделись — и ссадили дверь вместе с замком с петель.

Каюта была пуста, в ней царил нормальный, абсолютно мужской бардак, никакого намека на присутствие женщины. Из душа доносилось бодрое пение, шумела вода. Старший группы осторожно потянул на себя ручку душевой…

И едва не упал, потому что на пороге возник молодой голый мужик с очень приличной мускулатурой и выразительными наколками по всему телу. Никакого страха молодой голый мужик не выказал, только удивление, вполне, надо сказать, обоснованное.

— Привет. Ошиблись дверью или как?

Старший группы инстинктивно чувствовал, что его позиция довольно уязвима. Молодой голый мужик был у себя дома, а они — у молодого голого мужика в гостях, причем незваных. В одной из предыдущих кают хозяин тоже был против — но того хлюпика они скрутили одним мизинцем, а с этим парнем будут проблемы. Тут на громилу снизошло озарение — иначе не скажешь. Старший отступил и примиряюще поднял руки перед собой.

— Извини, братан. Служба, сам понимаешь. У нашего босса сбежала телка. Такая, понимаешь ли, курва, спасу нет. Только он прикорнул — она ходу. Вот ищем ее. Не видал? Блондинистая такая цыпа, глазки голубые…

— Да нет, не видал. Ты зачем дверь сломал?

— От усердия. Извини еще раз, браток.

Джонни очень медленно двигался вперед, громилы отступали, приноравливаясь к его шагу. Обе стороны отчаянно старались не делать резких движений. Когда троица оказалась в коридоре, Джонни вдруг окликнул старшего:

— Эй, брат!

— Чего?

— А дверь? Нехорошо, я голый, а у вас сбежала блондинистая курва. Вдруг ворвется и изнасилует?

Три квадратные физиономии треснули пополам, являя миру три самые необаятельные на свете улыбки. Юмор молодого голого мужика оценили. Один из громил, кряхтя, но без видимых усилий поднял злополучную дверь и вернул ее на место. Джонни кивнул.

— Спасибо, брат. Удачи. Ловите ее скорее, проститутку такую!

— Ага. Бывай.

Джонни закрыл дверь и прислонился к ней спиной, переводя дыхание. Через некоторое время он почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд.

Джессика Паркер стояла на пороге душевой — обнаженная, перламутрово-золотистая, прекрасная — и смотрела на Джонни Огилви. Он физически чувствовал ее взгляд — щекотное тепло по груди, животу, бедрам…

Джессика Паркер склонила мокрую золотистую головку на плечо и проворковала, не сводя глаз с иероглифа в паху у Джонни:

— Значит, проститутка, говоришь…

Джонни оторвался от многострадальной двери, шагнул вперед и подхватил Джессику на руки. Каюта вдруг стала очень тесной — а потом сразу очень просторной. Пространство ограничивалось всего одной кроватью, но у этой кровати не было границ. Джонни торопливо нашел улыбающиеся губы Джессики и с облегчением впился в них поцелуем, предоставив рукам охальничать, как сами захотят.

Джессика обвилась вокруг своего пирата не хуже дикого плюща — даже ногами специально зацепилась за его ноги. Ей очень хотелось обнять ВСЕГО Джонни сразу, но он был очень большой, и она смеялась тихонько, ползала по нему, уворачивалась от его жадного рта, потому что сама хотела попробовать на вкус его кожу, его губы, его улыбку…

Их объятия были тесными настолько, что оба даже не заметили, когда стали единым целым, а потом сквозь бешеный ритм двух тел, сквозь барабанный грохот сердец, сквозь прерывистое дыхание, сквозь тихий стон, похожий на смех, сквозь закушенные и улыбающиеся губы, сквозь испарину и блаженную дрожь кто-то из них — возможно, оба сразу — прошептал слова, которые уже на протяжении нескольких тысячелетий каждый раз подкупают своей новизной и оригинальностью.

— Я люблю тебя…

Они проснулись, когда вечерняя прохлада уже разливалась в воздухе, и в морскую свежесть постепенно просачивались пряные и резкие запахи близкого порта.

«Королева Виктория» подходила к Дакару, чтобы пополнить запас пресной воды и высадить часть пассажиров третьего и четвертого класса.

Джонни приоткрыл один глаз и посмотрел на Джессику. Она лежала на нем сверху и очень серьезно рассматривала его лицо. Джонни хмыкнул.

— Ты очень сурова, мой ангел. О чем ты думаешь? Не напрасно ли ты связалась с авантюристом?

— Нет, не об этом.

— А о чем?

— О том, что если мы сойдем на берег, нас увидят, а если не сойдем… то нам придется плыть с этими бандитами до самого Рио. И однажды мы не сможем спрятаться…

— Знаешь, Джесс, такие разговоры вполне способны разбудить в мужчине комплекс неполноценности. Я-то лежу и жду, что ты скажешь «ты был великолепен, любимый!» — а ты в это время как всегда строишь преступные планы.

Джессика усмехнулась и звонко поцеловала загорелый и твердый, как дубовая доска, живот Джонни.

— Ты был великолепен, любимый, и ты — лучшее, что приключилось со мной за последние десять лет, но мне не хотелось бы, чтобы это приключение стало последним в моей — и твоей — жизни. Я боюсь, говорю честно.

Джонни со вздохом сел, перетянул Джессику себе на колени и строго спросил:

— А какие у нас варианты?

— Понятия не имею.

— Денег у нас много, но не настолько, чтобы проехать полсвета за свой счет. Если мы сойдем в Дакаре, то у нас будет только один возможный маршрут — обратно в Марокко, потом в Испанию. Но с твоими документами я бы в Европу не совался. Это не лучшие фальшивки из того, что я видел.