Между небом и тобой - [34]
Красный «фиат-500» с откидным верхом сворачивает за угол. Я выжидаю пять минут, потом встаю, смотрю на свое отражение в витрине. Ей-богу, сам бы себя не узнал с этой дремучей бородой. Быстро линяю с улицы, где отель, достаю из кармана желтый пакет для медицинских отходов, снимаю с себя драное грязное пальто, от которого воняет помойкой, запихиваю его в пакет, протираю руки гелем-антисептиком. Это жуткое пальтецо я купил у одного клошара, который попал в мою неврологию с экстрадуральной гематомой. Поступил он к нам в отделение едва живым, замерзшим до полусмерти, а ушел на своих ногах в теплом пальто, которое я ему подарил. Старшая сестра, узнав о нашей сделке, решила, что я свихнулся.
Вхожу в кафе чуть ниже по улице, вижу через окно, как мчится к «месту происшествия» фургон с сиреной и мигалками на крыше. Улыбаюсь завсегдатаям, торчащим у стойки, протягиваю бармену двадцать пять евро:
– Налейте выпить всем этим господам, я угощаю!
11 декабря
– Опля, гулять!
Щенок бежит за своим поводком и приносит его мне. Морда сияет. Шарлотта уже легла, я голодная, но не хочу ужинать одна перед телевизором – устала от этих одиноких ужинов. А сердиться на Сириана за то, что столько работает, не могу: в стране кризис, все должны выкладываться на тысячу процентов. Только ведь мы видимся все реже и реже, как будто у меня муж-призрак. Когда он вернулся вчера вечером после встречи с профсоюзными деятелями, я уже спала. Мы больше не занимаемся любовью, я накупила себе суперсоблазнительного белья, он даже не заметил.
Мы только до конца улицы и обратно. Я так выдрессировала Опля, что могла бы приказать ему облегчиться в канавке перед домом – «Опля, два!» – и сразу же вернуться в тепло, но собаке необходимо двигаться. Сириан скоро придет. Я положила в холодильник бутылку греческого вина, как раньше. Надеюсь, когда выпьет, ему придет наконец в голову хорошая мысль… После смерти матери он совсем никакой.
Из темноты возникает высокая фигура. Я вздрагиваю.
– Не пугайтесь, дамочка!
– Я не испугалась, просто вы так неожиданно появились… Добрый вечер, месье.
Он стройный, глаза голубые и круглые, как конфетки «Смартис», борода густая и грязная. Наверняка давным-давно не мылся. Я работаю в местной благотворительной организации помощи бездомным, но его вижу в первый раз.
– Гулять ночью опасно.
Тон у него не угрожающий, только все равно как-то не по себе становится.
– Не приближайтесь к моей собаке, щенок агрессивный и кусачий, – предупреждаю я, хотя Опля мухи не обидит.
Бродяга отходит к стене и говорит хрипло:
– Умираю с голоду.
– Ой, а я вышла без кошелька.
– Я прошу у вас не денег, а поесть. И мне одиноко. Раньше у меня была собака, не знаю, что с ней сталось, когда я загремел в лазарет с инфарктом, – вышел, а ее нет. Может, сама сыграла в ящик, может, машина сбила, может, украли, чтобы продать на эти кошмарные опыты…
Ужас какой! Я прямо задрожала, услышав его рассказ о собаке.
– Вы обращались в Общество защиты животных? Был у вашей собаки ошейник с номером, или, может быть, чип, или клеймо?
– Ничего у нее не было, кроме блох, вот блох – видимо-невидимо… Так у вас найдутся для меня какие-нибудь объедки? – Вдруг бородач морщится и хватается правой рукой за грудь: – Плохо мне, плохо!.. Грудь сдавило, не могу дышать…
Он шатается, сползает по стене, садится на землю.
– Что с вами, месье?
– Сердце заколотилось как ненормальное. Ребята из лазарета хотели разрезать мне грудь и его достать, но я им сказал: руки прочь!
Лицо у него – само страдание. В голубых «смартисах» – паника. Становлюсь рядом с ним на колени, а дотронуться не решаюсь… слишком он все-таки грязный. Мобильника у меня с собой нет, но я насмотрелась разных сериалов про врачей, пока ждала мужа с работы.
– Вам прописывали в случае приступа нитроглицерин?
– На какие шиши я бы его купил? – шепчет он.
– Сейчас вызову «скорую». Я живу совсем рядом.
Можно подумать, передо мной маленький испуганный ребенок.
– Не бросайте меня! Мне страшно!.. Я не хочу умирать.
– Да я только на минутку – позвоню и сразу вернусь.
Бегу по темной улице, сейчас позвоню, скажу, чтобы прислали бригаду, и вернусь к нему, подождем врачей вместе.
Как только она отходит, хватаю щенка за ошейник, чтобы не побежал за ней. Достаю из кармана печенье и скармливаю собаке. Лабрадор садится и умильно смотрит, ожидая еще какого-нибудь лакомства. Приказываю, как мне кажется, убедительно:
– Раз, Опля! Раз, хорошая собачка!
Он и бровью не ведет. Хозяйка заметила, что щенок ее не догоняет, и зовет его, не подозревая, что я держу Опля за ошейник.
Повторяю снова:
– Раз, Опля! Ты что, оглох?
– Опля, домой! – кричит хозяйка.
И тут меня осеняет: я нарушил порядок слов! Исправляю ошибку:
– Опля, раз! Ну! Опля, раз!
Хорошо выдрессированный щенок писает. Я сажусь в оставленную им лужу, проклиная про себя друга Жо.
– Эй! Ты что, спятил? Мадам, ваш щенок описался и все пальто мне обмочил!
– Что?! – в ужасе кричит она. Возвращается и смотрит на лужу. – Ой… Опля, ты с ума сошел?
С трудом встаю. С пальто капает собачья моча.
Опля, виляя хвостом, смотрит на мой карман, из которого доносится аромат печенья.
