Между натурализмом и религией - [109]

Социальные слои формируются в зависимости от образцов распределения общественного богатства. В зависимости от статуса граждане располагают большими или меньшими ресурсами и более или менее варьирующими возможностями для жизни, оформленной в соответствии с их собственными преференциями и ценностными ориентациями. Среди равноправных граждан государства всякий статусный порядок поднимает вопрос о легитимности допущенной меры социального неравенства. Что бы ни считалось (согласно критерию общественно признанных принципов дистрибутивной справедливости[430]) экономической эксплуатацией и общественной непривилегированностью, что бы ни считалось лишением (средств, необходимых для жизни, основанной на самоопределении) — все это нарушает принцип гражданского равенства в государстве иначе, нежели неполная инклюзия. Неравенство располагается в измерении распределительной справедливости, а не в измерении инклюзии членов сообщества.

Нэнси Фрэзер признала значение аналитического разделения обоих (эмпирически почти всегда связанных между собой) измерений гражданского неравенства и провела соответствующее различение между политикой перераспределения и политикой признания[431]. В свете этой дифференциации проясняется, почему упускается смысл культурных прав, если мы сопрягаем их с расширенной моделью социального государства[432]. Культурные права, в отличие от социальных прав, должны быть оправданными в расчете на осуществление равной инклюзии всех граждан. Правда, это соображение принуждает к расширению классического понятия юридического лица, приспособленного к двойственной роли хозяйствующего гражданина и члена общины; однако нам кажется, что эта ревизия в то же время урезает амбивалентные групповые права, при определенных обстоятельствах вступающие в конфликт с правами индивидов.

(2) Стандартное оправдание для культурных прав исходит из гарантии равных этических свобод для каждого[433]. Последние имеют форму субъективных прав, которые открывают отчетливо определенное свободное пространство опций для решений, направляемых преференциями. Наделенный правами гражданин может лишь радоваться этой свободе решений для целей его этического образа жизни, если он располагает достаточно широким спектром ценностных ориентации, согласно которым он может искать цели для поступков и ставить цели. Он фактически пользуется равными этическими свободами лишь тогда, когда при выборе своих преференций может положиться на ориентирующую силу интериоризованных культурных ценностей. Поэтому потребительная стоимость равных этических свобод зависит от гарантии доступа к культурным ресурсам, из которых можно черпать, то есть приобретать, воспроизводить и обновлять, требуемые ценности.

Это инструментальное оправдание не соответствует подлинному смыслу культурных прав. Понятие целерационально действующей личности, которая делает выбор из заданных опций согласно преференциям, сформированным культурой, оказывается недостаточным для того, чтобы прояснить внутреннее значение культуры для образа жизни индивида. Новорожденные являются в мир органически не готовыми к существованию и долго остаются чрезвычайно зависимыми от ухода других лиц за ними. Только будучи социальными членами культурных сообществ, они могут развиться до уровня личности. Только посредством социализации, врастания в интерсубъективно разделяемый универсум значений и практик, личности могут в то же время формироваться как уникальные индивиды. Эта культурная конституция человеческого духа обосновывает непрестанную зависимость индивида от межличностных отношений и коммуникаций, от сетей взаимного признания и от традиций. Это объясняет, почему индивиды могут развивать, пересматривать и поддерживать свое самопонимание, свою идентичность и проект собственной жизни лишь в густых контекстах такого рода.

Однако если мы соотносим гарантию равных этических свобод с таким интерсубъективистски понимаемым процессом формирования, воспроизведения и совершенствования личной идентичности, то нам приходится соответственно расширять концепт юридического лица как носителя субъективных прав[434]. На этом фоне рекомендуется выводить культурные права непосредственно из принципа неприкосновенности человеческого достоинства (Ст. I Основного закона): равная защита личной неприкосновенности, на которую притязают все граждане, включает в себя гарантию равного доступа к тем образцам коммуникации, социальным отношениям, традициям и отношениям признания, которые необходимы[435] или желательны[436] для развития, воспроизводства и обновления их личной идентичности.

Из этой роли культурных прав выясняется, почему они могут противодействовать неполной инклюзии представителей пренебрегаемых религиозных, языковых, этнических или расовых меньшинств (это касается также угнетенных и маргинализированных женщин, детей, стариков и т. д.). Цель гарантирования свободного доступа к культурному фону, социальной сети и коммуникативному сплетению групп идентичности делает понятным и введение коллективных прав. Такие права укрепляют организации, выступающие за самоутверждение культур, находящихся в опасности. Коллективные права уполномочивают культурные группы получать и подготавливать ресурсы, из которых черпают их члены, чтобы формировать и стабилизировать свою личностную идентичность.