Между молотом и наковальней - [18]

— Молодец! Продолжай в том же духе! — остался доволен результатом Кавказ и решил усложнить упражнение.

Он потянул истрепанную веревку — и следующие три мишени суматошно задергались. Ибрагим повел пистолетом и нажал на спусковой крючок, фанерная щепа и кирпичная крошка пыльным облаком окутали стену, и, когда оно рассеялось, все увидели, насколько плачевен был результат.

— Не суетись. Суета нужна при ловле блох. Пошли на следующий круг, — не давал передышки Кавказ.

Ибрагим снова и снова повторял упражнение, но с каждым разом «беретта» становилась все более непослушной, а пули все чаще уходили «за молоко». Вскоре от напряжения глаз начал замыливаться, указательный палец не чувствовал ход спускового крючка, а ствол «клевал» при каждом выстреле. После очередной «пустой» серии он с грустью посмотрел на почти целехонькие мишени, потом на посуровевшего Кавказа, и с горечью произнес:

— Совсем не идет!

— Спуск не ловишь, — заключил он.

— Сам чувствую, но ничего поделать не могу! Палец как деревянный!

— Тогда перерыв! — остановил тренировку Кавказ.

Передернув затвор, Ибрагим нажал на спусковой крючок и, убедившись, что в патроннике не осталось патрона, поставил пистолет на предохранитель, опустил в кобуру и потянулся к новым мишеням.

— Оставь, мы с Эриком справимся! Пойди на улицу проветрись! — предложил Кавказ.

Через пролом в стене он выбрался во двор, поискал подходящее место, остановился на штабеле досок и прилег на них. Шершавая поверхность слегка покалывала тело через летнюю камуфляжку, но Ибрагим не обращал внимания, закрыл глаза и попытался расслабиться. Но круглые и квадратные силуэты мишеней по-прежнему крутились перед глазами в нескончаемом калейдоскопе, а указательный палец продолжал давить на спусковой крючок. Конец этому положил Эрик.

— Ибо, иди! У нас все готово! — позвал он.

Вслед за ним из пролома в стене показался Кавказ. Ибрагим спрыгнул на землю, потер виски, прогоняя усталость, и подошел к ним. Эрик подал пистолет со снаряженным магазином. Он загнал его в рукоять, передернул затвор и вопросительно посмотрел на Кавказа.

— Новое упражнение. Пять мишеней. Все в разных местах. Действуй быстро и, главное, без суеты! Даю семь секунд! — пояснил он и дал команду: — Пошел!

Ибрагим выбросил руку с пистолетом вперед, метнулся в проем и, уходя от выстрелов воображаемого противника, прижался к выступу в стене. В запасе оставалось чуть больше четырех из отпущенных семи секунд. Палец начал выбирать свободный ход курка и остановился. Ему стало не по себе, поверх одной мишени был наклеен портрет. С него строго смотрел Кавказ.

— Плохо! Очень плохо! — раздался за спиной его недовольный голос.

— Ты что?! Стрелять в тебя? — оторопел Ибрагим.

— Не в меня, а в бумажку!

— Все равно как-то это не по-человечески.

— Не по-человечески? А если киллер будет стоять за твоей матерью, ты что, станешь его уговаривать?

— Ну, это же совсем другое дело!

— Нет, не другое! Если рука не дрогнет уложить гада за спиной матери, тогда и можешь считать себя настоящим телохранителем! — сказал как отрезал Кавказ.

Ибрагим поник. Последние фразы прозвучали как приговор.

— Ладно, не убивайся, не все потеряно! — сменил тот гнев на милость. — Это нормальная реакция нормального человека. Но ты не просто человек или боец на передовой. Ты телохранитель! Понимаешь, те-ло-хранитель! А это значит, когда рядом с Ним, для тебя нет ни друзей, ни родных! Никого, Ибо!!!

— Я понимаю, но сразу себя не переделаешь. Тебя вон сколько учили.

— Учили? — горько усмехнувшись каким-то своим мыслям, Кавказ сухо обронил: — В тех классах двоек не ставили. В них была другая арифметика.

— Извини! Я постараюсь! — смутился Ибрагим.

— Стараться надо, но одного этого мало! Запомни раз и навсегда! Не та угроза смертельна, которую ждешь. Сто раз опаснее та, что смотрит на тебя преданными глазами, а в ухо льет приторный елей. Предают не враги, а друзья, те, кто рядом! Это говорю не я, а суровая статистика. Кто убил Юлия Цезаря?

— «И ты, Брут?!» — вспомнил Ибрагим известную фразу римского императора, когда предательская рука вонзила в него меч.

— Видишь, какой оказался друг! — с иронией произнес Кавказ и затем спросил: — А знаешь, кто убил индийского премьера Индиру Ганди?

— Откуда? Я тогда под стол пешком ходил.

— Убийца тоже оказался «свой»! Личный телохранитель. Еще нужны примеры?

— Хватит! Без них понятно. Я научусь, Кавказ! — заверил Ибрагим.

— Надеюсь. Голова у тебя варит, рука твердая и глаз острый, — смягчился он.

— Спасибо! — Ибрагим зарделся от похвалы.

— Не спеши с благодарностями, за сегодняшнюю стрельбу тебе надо шею намылить.

— Готов хоть сейчас от позора отмыться.

— Тогда вперед! — приказал Кавказ.

В тот раз Ибрагим израсходовал весь боезапас, а следующие два дня занимался тем, что разбирал и собирал автомат и пистолет. Очередные сутки начались для него с изучения пособия для телохранителя, а после обеда он снова взялся за автомат. Но тренировка не заладилась, все мысли занимал Кавказ, казалось, что тот забыл про него. И словно прочитав их, он собственной персоной появился в номере. Один его вид: старенькие разношенные берцы, потертая камуфляжка и портупея, обвисшая под тяжестью двух пистолетов, говорили о многом.