Между мгновениями - [14]
прямоугольные со свастикой печати: лиловая - "Секретное дело Рейха", красная - "Немедленно уничтожить".
- Не могла же встреча остаться незамеченной. Есть ли еще в вашем клубе мемуаров кто-нибудь еще пригодный для суда присяжных? - я понимал, что бью ниже пояса Исайе и Казимиру, но нужно было как-то сохранить сознание.
- Любой из этих документов свидетельствует, - старик протянул руку к обвалившейся на нас бумажной рухляди и достал фотографию двух мужчин у Яффских ворот. Белой краской в углу, как на курортном снимке, было намалевано: "Иерусалим. 1975 г". С фотографии смотрели на нас двое мужчин лет пятидесяти. Один, одетый во все чистенькое и ухоженное, в соломенной шляпе, тенью закрывающей лицо, а второй же был рыжий детина, с огромной головой и бочковатым животом.
- Это я, а это Захар Мехлис* - сын Лёвы. Захар приезжал ко мне из Парижа. Он-то мне и рассказал, что когда Сталин ехал на встречу, отец его сидел в тамбуре и для конспирации играл на гармошке, а Сталин для двойной конспирации пел:
Я душу всю тебе открою,
Я руку протяну тебе!...
Сияй, Луна - душа Вселенной!
Сияй, Луна, в моей судьбе!*
Исайя закашлялся. Песня Сталина его доконала. Говорить ему становилось всё труднее. Он отхаркивался в стоящую у конторки корзину для бумаг. Слюна тянулась ручейком из его рта. Он кряхтел, пукал, потом подошёл к конторке и
стал перебирать листы бумаги:
- Всё, что для меня важно, я наклеиваю на картон и покрываю лаком. На несколько веков сохранность обеспечена.
Исайя извлёк картонку из ящика и показал её нам. Под блестящим лаком, вместо ожидаемого текста документов, мы увидели что-то среднее между клинописью и петроглифами.
- Я долго искал способ тайной записи. Документы я спрятал в надёжном месте. Но мне надо было с ними работать. Изобретать код - всё равно расшифруют. И я придумал свой собственный принцип: я описывал, скорее, обрисовывал смысл текста, кодировал его и запоминал шифр.
- И эти китайские ребусы и есть ваша книга? - я всё ещё не унимался. И встреча с чудом может быть сермяжной.
- Нет, это пособие идеального разведчика, а книгу я написал давно, лет двадцать назад. Хотите почитать? У меня где-то завалялась нераспечатанная пачка.
Исайя опустился на колени и который раз погряз в хламе, перебирая дорогой для него мусор:
- Нет, не найду. Поищите сами. На обложке нарисован крест, прибитый к еврейской истории.
_________________________
Захар Мехлис - Возможно сын Мехлиса. Мехлис Лев Захарович(1889-1953) нарком СССР, приближенный Сталина.
Я душу всю тебе открою - Песня на стихи И. Сталина.
- А о чём книга? - на всякий случай спросил я. Со слов старухи, книга была об изгнании евреев из Испании.
- О крестоносцах. Девять веков прошло. Пора было подводить итоги.
Казимир, до сих пор пытавшийся слиться с Исайиной рухлядью, закачался и тихо начал сползать на пол. Исайя кинулся к Казимиру. Я подумал помочь ему,
а он выхватил из-под Казимира очередной рулон бумаги и ловко раскатал его в воздухе:
- Точно. Мою бы память, да заблудшим. Это маршрут Готфрида Бульонского*. Когда я затеял писать книгу, то прежде решил протопать пешком путь крестоносцев и повторил его. Вот карта - свидетель моих походов.
- А что же встреча? - Казимир хотел вернуть Исайю к главному. Исайя тоскливо пытался на потолке найти связующую нить.
- Гитлер внушал Сталину, что друг без друга невозможно обойтись, но надо и не мешать друг другу. Поделить запад-юг, а потом поделить ещё раз. Сталин
всё твердил: "Англия, Англия. Надо начинать с неё, а я поддержу сзади". "Сзади, - подумал Гитлер, - я знаю твой удар сзади. Нет, прежде чем высадиться в Англии, надо сломать Россию".
Исайя вновь откинулся от своих воспоминаний и стал водить пальцем по карте своих путешествий вместе с Бульонским.
- Что-то я не найду могилы Фридриха Барбароссы.*
- Да Барбаросса утонул сто лет спустя. Но можно ли удостовериться, взглянуть хотя бы на один документ истории новейшей, - я захотел припереть старика к стенке.
- А что, вам карта не документ?
- Я вам сегодня нарисую десять таких, - продолжал досаждать я старику, - и кружки нарисую и печати поставлю, а если постараться, то из неё и плащаницу новую изобразить можно и толкнуть на Сотби.
Удар был настолько неожиданным и сильным, что я отлетел к стене и упал, как подкошенный. И только свалившиеся на меня полки и этажерки помешали Казимиру добить меня ногами.
- Опомнись, Казимир, - я отгребал от себя хлам истории, - ты посетил сей мир в минуты шутовские. Кому ты веришь? Вчера ты клюнул на рыбу, а сегодня на передел истории. Хочешь быть евреем - иди молись. Доверься Богу.
Спас меня старик. Он доковылял до лежанки и рухнул на неё. Если он помрёт сейчас, нас уж точно повяжут. Но Исайя умирать не собирался. Он приподнялся на локте и с пеной на губах продолжал:
- Приходите завтра... прежде я должен... а кому я должен?... Мне задолжали... Я стал потомком своего прошлого и вправе призвать себя к ответу. Но прошлое во мне - я сам? Или история во мне? Когда я боролся со злом, я спасал людей, когда я пытаюсь об этом рассказать - меня заставляют обслуживать тех, от кого вновь нет спасения. Я помню, как Мюллер утешал меня: "Бросьте свои еврейские штучки, ведь зло - заблудшее добро". Теперь я
Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.