Между империализмом и революцией - [3]

Вернемся, однако, к тексту. Для того, чтобы быть признанными буржуазными, империалистскими, рабовладельческими правительствами (а речь идет именно о них!), Советское правительство должно «не нарушать принципов» и «с таким же уважением относиться к правам других народов», с каким… С каким же это «уважением»?

Четыре года империалистские правительства пытались свергнуть нас. Не свергли. Их экономическое положение безнадежно. Их взаимная борьба до крайности обострилась. Они увидели себя вынужденными вступить в сношения с Советской Россией, во имя ее сырья, рынка и платежей. Приглашая к этому, Ллойд-Джордж разъяснял Бриану[6], что международная мораль допускает соглашение не только с разбойниками Востока (Турция), но и с разбойниками Севера (Советская Россия). На крепкое слово Ллойд-Джорджа мы не в обиде. В этом вопросе мы целиком принимаем его откровенную формулу. Да, мы считаем возможным, допустимым и необходимым вступать – в известных пределах – в соглашения и с империалистскими разбойниками как Запада, так и Востока.

Соглашение, налагая на нас обязательства, должно в то же время заставить наших врагов отказаться от нападений на нас с оружием в руках. Таков намечающийся пока что итог четырехлетней открытой борьбы. Правда, и буржуазные правительства требуют признания «элементарных принципов, на которых должно покоиться общение между цивилизованными народами». Но эти принципы не имеют ничего общего с вопросами демократии и национального самоопределения. От нас сухо требуют признания нами долгов, заключенных царизмом для подавления той же самой Грузии, Финляндии, Польши, всех окраин и трудящихся масс самой Великороссии. От нас требуют еще возмещения потерь частных капиталистов, потерпевших от революции. Нельзя отрицать того, что пролетарская революция нанесла ущерб некоторым карманам и кошелькам, считающим себя самым священным из принципов, на коих «покоится общение между цивилизованными народами». Об этом будет речь в Генуе и в других местах. Но о каких таких принципах говорят вожди II Интернационала? О разбойничьих принципах Версальского мира, определяющих пока что взаимоотношения государств, т.-е. о принципах Клемансо, Ллойд-Джорджа и микадо? Или же на своем плутовато-уклончивом языке они говорят о тех принципах, на которых не покоится, а должно только покоиться общение между народами? Тогда, зачем они их выдвигают, в виде условия нашего принятия в достопочтенную «семью» нынешних империалистских государств? Или они хотят, чтобы мы разоружались уже сегодня и очищали перед империализмом территорию, исходя из соображений о том, каковы будут взаимоотношения народов завтра? Но мы один такой опыт перед лицом всего мира произвели. Во время брест-литовских переговоров мы открыто проделали свое разоружение. Разве это остановило германский милитаризм от вторжения в наши пределы? И, может быть, германская социал-демократия, опора II Интернационала, подняла знамя восстания? Нет, она осталась правительственной партией Гогенцоллерна.

В Грузии правила мелкобуржуазная партия меньшевиков. Ныне там правит партия грузинских большевиков. Меньшевики опирались на материальное содействие европейского и американского империализма. Грузинские большевики опираются на содействие Советской России. По какой же логике социал-демократический Интернационал хочет обусловить заключение мира между Советской Федерацией и капиталистическими странами возвращением Грузии меньшевикам?

Логика плоха, но цель ясна. II Интернационал хотел и хочет низвержения Советской власти. Он сделал в этом направлении все, что мог. Эту борьбу он вел вместе с капиталом под флагом демократии против диктатуры. Рабочие массы Европы сбили его с этой позиции, не позволив открыто бороться против Советской Республики. Теперь, из-за грузинского прикрытия, социал-демократия возобновила борьбу.

Трудящиеся массы всего мира сразу обнаружили стремление брать русскую революцию в целом, и в этом их революционный инстинкт совпал, не первый раз, с высшим теоретическим разумом, который учит, что революция, с ее героизмом и жестокостями, борьбой за личность и попранием личности, можно постигнуть только в материальной логике ее внутренних отношений, а не путем расценки отдельных ее частей и эпизодов по прейс-куранту права, морали или эстетики. Первый большой теоретический бой, который коммунизм дал в защиту революционного права диктатуры и ее методов, принес свои плоды. Социал-демократы окончательно распрощались с методами марксизма и даже с его фразеологией. Немецкие независимые, итальянские социалисты и им подобные, прижатые своими рабочими, «признали» диктатуру, чтоб тем ярче обнаружить свою неспособность за нее бороться. Коммунистические партии выросли и стали силой. Но в развитии пролетарской революции обнаружилась глубокая заминка. Ее смысл и значение достаточно полно выяснены третьим конгрессом Коммунистического Интернационала. Кристаллизация революционного сознания, в виде роста коммунистических партий, сопровождалась отливом стихийно-революционных настроений первого послевоенного периода. Буржуазное общественное мнение снова перешло в наступление. Главная его задача состояла в том, чтобы уничтожить или, по крайней мере, омрачить обаяние революции.