Между идеологией и наукой - [13]

Обладая властными рычагами в важнейших сферах, он до 1991 г. сам публично высказывался сравнительно мало, а действовал внутри правящей верхушки и решал кадровые вопросы. Об этом никак нельзя забывать — чистка кадров была тотальной, без этого никакой Реформации (так Яковлев называл перестройку) произвести бы не удалось. Вспоминая 1986 г., американский посол Д. Мэтлок писал: «И ещё одно ключевое слово вошло в моду в то лето: “Гласность”. Главную роль на этом фронте перестройки играл возглавлявший Отдел пропаганды ЦК КПСС А.Н. Яковлев, который ещё накануне XXVII съезда начал обновлять руководящий состав средств массовой информации. Летом 1986 г. он уже докладывал на Политбюро, что “руководящие кадры в этой сфере на 90 процентов заменены”» [40].11

Но после 1991 г. А.Н. Яковлев выразил свое отношение к СССР и советскому строю откровенно, и из этого можно понять, как он проводил смену кадров, какие установки давал аппарату и кого поддерживал в сфере «идеологии, информации и культуры». Он пишет о перестройке так: «Перестройка — это объективно вызревшая в недрах общества попытка излечить безумие октябрьской контрреволюции 1917 года, покончить с уголовщиной и безнравственностью власти… Перестройка 1985-1991 годов взорвала былое устройство бытия, пытаясь отбросить не только уголовное начало, но и все, что его объективно оправдывало и защищало, на нем паразитировало: беспробудный догматизм, хозяйственную систему грабежа и коллективной безответственности, организационные и административные структуры бесправия» [39, с. 567, 568].

Иррациональная ненависть академика, который смолоду поднимался по номенклатурной лестнице КПСС — психологическая загадка. Для нас здесь важнее вкрапления рациональных суждений. «Перестройка взорвала былое устройство бытия!», — вот в чем корень кризиса и бедствия народов.

Какая фальшь — те обвинения, которые бросает советским людям человек, который сам всю жизнь (с двадцати лет) был идеологическим начальником в той системе, которую он теперь обличает: «Это мы травили и расстреливали себе подобных, доносили на соседей и сослуживцев, разоблачали идеологических “нечестивцев” на партийных и прочих собраниях, в газетах и журналах, в фильмах и на подмостках театров. И разве не нас ставили на колени на разных собраниях для клятв верности и раскаяния, что называлось критикой и самокритикой, то есть всеобщим и организованным доносительством… Слава богу, еще живы многие мои соратники-современники, которые швырнули свое сердце и душу на гранитную стену деспотии. И сказали они тем молодым, что пошли за ними: дышите свободой и поклянитесь именем уничтоженных нами же предков, что свобода — это навсегда, не творите себе кумиров, не лезьте под грязные сапоги сталинократии» [39, с. 18].

Это и есть разрушение культуры — так обличать людей, которых ты сам, будучи одним из «правителей страны», учил политграмоте: «Невообразимые преступления, совершенные правителями страны под громкие аплодисменты толпы, неистово мечутся в душе. Хочется верить, что хотя бы в уголочках сознания людей еще живет придушенная совесть, противоречивая и с трудом открывающая глаза, еще коллективизированная и так трудно расстающаяся с рабством» [39, с. 17].

И это — академик, ведущий ученый-экономист! А какова его риторика, когда уже не надо притворяться: «В деревне все еще колхозом воняет. Не дотации колхозам надо давать, а кредиты фермерам. Да еще самогонку пить надо в два раза меньше и в два раза работать больше — и пойдет-поедет… Деревенская общественность, неизменно голосующая за возвращение к «строительству коммунизма», редко бывает трезвой, но, протрезвев, люто ненавидит “оккупационный режим” демократов, поскольку нет денег на опохмелку. А еще за то, что в России появились более или менее состоятельные люди. Речь идет не о ворах. Речь идет о трудягах, вкалывателях. О тех, кто держит на своем подворье две-три коровы и кормит полдюжины, а то и дюжину поросят. Купил автомобиль, чаще всего подержанный, перестраивает свой образ жизни, значит — ату его! Кто сначала потный, а потом уже пьяный, но потеет больше, чем пьет, навеки проклят большевиками» [39, с. 628-629].

Вот тебе и демократия ХХI века!

Третья фигура, много сделавшая для формирования антисоветской идеологии и внедрения ее в массы — академик Т.И. Заславская. Она была членом КПСС с 1954 г., президентом Советской социологической ассоциации, помощником Горбачева и депутатом Верховного Совета СССР, активным членом Межрегиональной депутатской группы. Она стала членом-корреспондентом АН СССР с 1968 г., на ранней стадии институционализации советской социологии после войны (академиком АН СССР — в 1981 г.). Ее слово доходило практически до всего сообщества обществоведов, а только научных работников в области исторических, экономических и философских наук в 1985 году было 163 тыс. человек. Гораздо больше таких специалистов с высшим образованием работало в госаппарате, народном хозяйстве и социальной сфере.

В 1983 г. Т.И. Заславская подготовила доклад «О совершенствовании социалистических производственных отношений и задачах экономической социологии» [23]. Его напечатали под грифом «для служебного пользования», но в августе доклад, «попавший США и ФРГ без обложки», был там опубликован под названием «Новосибирский манифест», его стали передавать на СССР по радио. Доклад этот опубликован, но вряд ли многие его помнят — это типичный для официального советского обществоведения поток слов с туманными намеками на негативные тенденции и с советами «партии и правительству», с одной стороны, «закрутить гайки» для несознательных рабочих и, с другой стороны, уделять побольше внимания разным вопросам. А также предложение учредить новую науку — экономическую социологию. Стоит сегодня этот доклад прочитать — мозги прочищает.