Между двух стульев - [8]

Шрифт
Интервал

– Чем же, по-Вашему, надо пользоваться при объяснении?

Белое Безмозглое не задумываясь ответило:

– Мокрой сетью. Исключительно эффективно. А слова… – Белое Безмозглое подозрительно зевнуло, – все суета и асимметричный дуализм языкового знака.

Определенно надо было предпринимать какие-то действия, чтобы выведать у Белого Безмозглого хотя бы минимальные сведения об этом асимметричном дуализме.

– М-м… – попробовал начать он, – но ведь асимметричный дуализм языкового знака, как Вы его называете… – этим, наверное, еще не исчерпывается наше знание о мире…

– Исчерпывается, – лаконично возразило Белое Безмозглое и уснуло, успев повторить только: – Фердинанд де Соссюр… Тут Петропавел прямо-таки рассвирепел.

– Проснитесь! – заорал он. – Сколько можно спать!

Белое Безмозглое проснулось и сказало:

– Не злитесь. Злоба – не воробей: выпустишь – не поймаешь.

– Тогда немедленно объясните мне про дуализм и про Фердинанда! – отчеканил Петропавел.

Белое Безмозглое вздрогнуло и испуганно залепетало что-то нечленораздельное, но мгновенно впало в такой глубокий сон, что со страху, должно быть, захрапело, как солдат.

– Ну, ладно! – зловеще произнес Петропавел. – Тогда держитесь! – Он ухватился за свободный конец сети и с некоторым трудом перевернул тяжелое Белое Безмозглое вверх ногами. Потом прицепил сеть к толстому суку дуба на окраине поляны. Через непродолжительное время, – видимо, от ощущения неловкости в теле – Белое Безмозглое проснулось и поинтересовалось:

– Что это со мной?

– Вы висите на дереве и сейчас объясните мне то, о чем я Вас просил.

Белое Безмозглое тут же попыталось уснуть, но положение тела обязывало бодрствовать, и, не сумев опочить, оно тихо и безутешно заплакало.

– Объясняйте! – приказал неумолимый Петропавел. -Объясняйте – и я верну Вас на Ваш пень.

– Ну… – принялось ерзать зареванное уже Белое Безмозглое, – это понятие, асимметричный дуализм языкового знака, введено одним лингвистом швейцарским, которого звали Фердинанд де Соссюр… Он рассматривал языковой знак -допустим, слово – как единство означающего и означаемого… то есть формы… внешней оболочки знака… собственно звуков… и смысла… Хватит?

– Мало, – отрезал Петропавел.

– Между формой знака и его смыслом отношения асимметричные! – взревело Белое Безмозглое. – Название никогда не раскрывает сущности предмета, никогда не покрывает смысла!.. – На Белое Безмозглое невыносимо было смотреть: глаза на его сильно набеленном лице постоянно закрывались и открывались, голова то безжизненно повисала, то вновь поднималась кверху. Борьба с подступавшим сном была, по-видимому, крайне мучительной. Петропавел отвернулся и принялся разглядывать куст.

– Подробнее! – офицерским голосом скомандовал он, сам удивляясь своей жестокости.

Заплетающимся языком Белое Безмозглое бормотало уже чуть слышно:

– Что ж тут подробнее… Если название не раскрывает сущности предмета… бессмысленно пытаться объяснять что бы то ни было с помощью названий… Имена условны… Они не воссоздают предметного мира… Они создают свой мир… это мир имен… мир слов… Их придумали, чтобы обмениваться словами, а не предметами… предметы бывают тяжелыми… они не всегда под рукой… ногой… головой… – и Белое Безмозглое прикинулось уснувшим.

– Вы же не спите! – укорил наблюдательный Петропавел и вдруг почувствовал, как откуда-то сверху возник очень направленный ледяной ветер и почти тут же на уровне лица Петропавла завис некто величиной с годовалого младенца, но плотный и старый. В руке его была колотушка, которой он немедленно и со страшной силой ударил Петропавла в лоб. Когда Петропавел пришел в себя и почувствовал ужасную боль, старый младенец отрекомендовался:

– Гном Небесный. Прошу любить и жаловаться.

– Очень голова болит, – охотно пожаловался Петропавел.

– Рад слышать, – ответил Гном Небесный. – Сейчас же отцепите Белое Безмозглое от дерева. Феодал!

Петропавел, у которого все плыло перед глазами, беспрекословно повиновался. Все это время Гном Небесный висел на небольшой высоте очень строгий.

– Твое имя? – спросил он по окончании процедуры. Белое Безмозглое отползало. Петропавел не смог вспомнить своего имени точно: – Меня зовут… не то Петр, не то Павел…

– Ясно. И чего ж это ты бесчинствуешь? Тут все-таки ЧАСТНАЯ ПОЛЯНА, – между прочим, гордость нашей ЧАЩИ ВСЕГО.

– Я только хотел, чтобы оно договорило то, что начало, -попытался оправдаться Петропавел. Гном Небесный нахмурился:

– Зачем тебе это?

– Кто сказал «А», пусть скажет «Б», – объяснился Петропавел коротко, по причине головной боли.

После некоторого размышления Гном Небесный заметил:

– Тут у нас так никто не делает. – Помолчав, он добавил: – И слава богу.

– Но почему? – от боли глаза у Петропавла вылезли на лоб.

– Во-первых, глаза убери со лба, – порекомендовал Гном Небесный и своей колотушкой что было сил хватил Петропавла по темени. Удовлетворившись результатом, он довольно хмыкнул и продолжал. – А во-вторых, если тебе сказали «А», то «Б» уже само собой разумеется. А все, что само собой разумеется, никому не интересно. – Тут гном Небесный подозрительно посмотрел на Петропавла. – Или, может быть, тебе интересно то, что само собой разумеется?


Еще от автора Евгений Васильевич Клюев
Сказки на всякий случай

Евгений Клюев — один из самых неординарных сегодняшних русскоязычных писателей, автор нашумевших романов.Но эта книга представляет особую грань его таланта и предназначена как взрослым, так и детям. Евгений Клюев, как Ганс Христиан Андерсен, живет в Дании и пишет замечательные сказки. Они полны поэзии и добра. Их смысл понятен ребенку, а тонкое иносказание тревожит зрелый ум. Все сказки, собранные в этой книге, публикуются впервые.


Книга теней. Роман-бумеранг

Сначала создается впечатление, что автор "Книги Теней" просто морочит читателю голову. По мере чтения это впечатление крепнет... пока читатель в конце концов не понимает, что ему и в самом деле просто морочат голову. Правда, к данному моменту голова заморочена уже настолько, что читатель перестает обращать на это внимание и начинает обращать внимание на другое."Книге теней" суждено было пролежать в папке больше десяти лет. Впервые ее напечатал питерский журнал "Постскриптум" в 1996 году, после чего роман выдвинули на премию Букера.


Теория литературы абсурда

Это теоретико-литературоведческое исследование осуществлено на материале английского классического абсурда XIX в. – произведений основоположников литературного нонсенса Эдварда Лира и Льюиса Кэрролла. Используя литературу абсурда в качестве объекта исследования, автор предлагает широкую теоретическую концепцию, касающуюся фундаментальных вопросов литературного творчества в целом и важнейщих направлений развития литературного процесса.


Музыка на Титанике

В новый сборник стихов Евгения Клюева включено то, что было написано за годы, прошедшие после выхода поэтической книги «Зелёная земля». Писавшиеся на фоне романов «Андерманир штук» и «Translit» стихи, по собственному признанию автора, продолжали оставаться главным в его жизни.


Андерманир штук

Новый роман Евгения Клюева, подобно его прежним романам, превращает фантасмагорию в реальность и поднимает реальность до фантасмагории. Это роман, постоянно балансирующий на границе между чудом и трюком, текстом и жизнью, видимым и невидимым, прошлым и будущим. Роман, чьи сюжетные линии суть теряющиеся друг в друге миры: мир цирка, мир высокой науки, мир паранормальных явлений, мир мифов, слухов и сплетен. Роман, похожий на город, о котором он написан, – загадочный город Москва: город-палимпсест, город-мираж, город-греза.


От шнурков до сердечка

Эта – уже третья по счету – книга сказок Евгения Клюева завершает серию под общим названием «Сто и одна сказка». Тех, кто уже путешествовал от мыльного пузыря до фантика и от клубка до праздничного марша, не удивит, разумеется, и новый маршрут – от шнурков до сердечка. Тем же, кому предстоит лишь первое путешествие в обществе Евгения Клюева, пункт отправления справедливо покажется незнакомым, однако в пункте назначения они уже будут чувствовать себя как дома. Так оно обычно и бывает: дети и взрослые легко осваиваются в этом универсуме, где всё наделено душой и даром речи.


Рекомендуем почитать
Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.


Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.


Тамга на сердце

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.