Между двух стульев - [7]

Шрифт
Интервал

– Где Вы взяли сеть? – спросил он не оборачиваясь.

– На побережье, – ответили ему странно.

– А побережье где?

– У моря, – ответили еще более странно.

Продолжая манипуляции с лохмотьями, Петропавел, чтобы выиграть время, придрался:

– Почему поляна такого дикого цвета?

– Нипочему. Это ЧАСТНАЯ ПОЛЯНА. В какой цвет хочу – в такой и крашу.

По голосу собеседник мог быть либо женщиной с басом, либо мужчиной с тенором. Решив, что во втором случае можно не церемониться, Петропавел спросил напрямик:

– Вы, простите за нескромный вопрос, какого пола?

– Скорее всего, женского, – с сомнением ответили сзади, окончательно сбив Петропавла с толку.

– Нельзя ли поточнее? – не очень вежливо переспросил Петропавел. – В нашем положении это все-таки важно.

– В вашем положении – важно, а в моем нет, – заметили в ответ.

«Оно право», – подумал Петропавел и сказал:

– Может быть, если у Вас нет полной уверенности в том, что Вы женского пола, и остается пусть даже маленькая надежда, что Вы мужчина, я перестану смущаться хотя бы на время и повернусь к Вам лицом?

– Валяйте.

Петропавел осторожно и не полностью повернулся и стыдливо представился. То, как представились ему, потрясло Петропавла.

– Белое Безмозглое, – отрекомендовалось существо.

– Вы это серьезно? – спросил он.

– Не деликатный вопрос, – заметило Белое Безмозглое.

– Извините… Мне просто стало интересно, почему Вас так назвали.

Белое Безмозглое пожало плечами:

– Можно подумать, что называют обязательно почему-то! Обычно называют нипочему – просто так, от нечего делать.

– Белое Безмозглое… – с ужасом повторил Петропавел.

– Да, это имя собственное. То есть мое собственное. Но не подумайте, что у меня нет мозгов: у меня мозгов полон рот! А имя… что ж, имя – только имя: от него не требуется каким-то образом представлять своего носителя… Асимметричный дуализм языкового знака.

– Что-о-о? – Петропавел во все глаза уставился на Белое Безмозглое. Оно зевнуло.

– Фердинанд де Соссюр.

Это заявление сразило Петропавла намертво. Он подождал объяснений, но не дождался. Белое Безмозглое тупо глядело на него, все еще не имея никакого выражения лица.

– Что это значит? – пришлось наконец спросить Петропавлу.

– А зачем Вам знать? – опять зевнуло Белое Безмозглое. – Ведь имена узнают, чтобы употреблять их. Вы же не собираетесь употреблять это имя? Стало быть, и знать его незачем. Язык… – зевнув в очередной раз. Белое Безмозглое внезапно уснуло.

Петропавел выждал приличное время и наконец тихонько дотронулся до сети:

– Простите, Вы хотели что-то сказать?

– По поводу чего? – поинтересовалось Белое Безмозглое.

– По поводу… кажется, по поводу языка.

– А-а, язык… Язык страшно несовершенен! Как это говорят… – тут Белое Безмозглое опять погрузилось в сон.

– Как это говорят? – подтолкнул его Петропавел.

– Да по-разному говорят. Говорят, например, так: «Парадокс общения в том и состоит, что можно высказаться на языке и тем не менее быть понятым». Это очень смешно, – без тени улыбки закончило Белое Безмозглое, засыпая.

«Вот наказание! – с досадой подумал Петропавел. – Оно засыпает каждую минуту!» Размышляя о том, как бы разбудить Белое Безмозглое на более долгий срок, он заметил некоторую несообразность в ее (или его) облике: казалось, что сеть была просто скатана в какое-то подобие тюка и что при этом в тюке ничего не было. Лицо Белого Безмозглого производило такое же странное впечатление: лица, собственно, не имелось, а все, что имелось в качестве лица, было нарисовано – непонятно только, на чем… Петропавлу сделалось жутковато – и он довольно грубо толкнул Белое Безмозглое. Оно очнулось.

– Я что-то начало объяснять?.. Видите ли, я засыпаю исключительно тогда, когда приходится что-нибудь кому-нибудь объяснять или, наоборот, выслушивать чьи-нибудь объяснения. Мне сразу становится страшно скучно… По-моему, это самое бессмысленное занятие на свете – объяснять. Не говоря уже о том, чтобы выслушивать объяснения.

– А вот я, – заявил Петропавел, – благодарен каждому, кто готов объяснить мне хоть что-то – все равно что.

Белое Безмозглое с сожалением поглядело на него: это было первое из уловимых выражение лица.

– Бедный! – сказало оно. – Наверное, Вы ничего-ничего не знаете, а стремитесь к тому, чтобы знать все. Я встречалось с такими – всегда хотелось надавать им каких-нибудь детских книжек… или по морде. Мокрой сетью. Книжек у меня при себе нет, а вот… Хотите по морде? Правда, сеть уже высохла – так что вряд ли будет убедительно.

– Зачем это – по морде? – решил сначала все-таки спросить Петропавел.

– Самый лучший способ объяснения. Интересно, что потом уже человек все понимает сам. И никогда больше не требует объяснений – ни по какому поводу!.. И не думает, будто словами можно что-нибудь объяснить. У Вас были учителя? – неожиданно спросило Белое Безмозглое.

– Конечно, – смешался Петропавел. – Были и… и есть. Как у всех.

– Да-да… – рассеянно подхватило Белое Безмозглое. – Терпеть не могу учителей. Они всегда прикидываются, будто что-то объясняют, а на самом деле ничегошеньки не объясняют.

– Ну, не скажите! – вступился Петропавел за всех учителей сразу.

– А вот скажу! – воскликнуло Белое Безмозглое. – Я еще и не такое скажу!.. – Даже переживая какую-нибудь эмоцию, оно оставалось почти неподвижным. – Для меня достаточно того, что при объяснении они пользуются словами: одно это гарантирует им полный провал.


Еще от автора Евгений Васильевич Клюев
Сказки на всякий случай

Евгений Клюев — один из самых неординарных сегодняшних русскоязычных писателей, автор нашумевших романов.Но эта книга представляет особую грань его таланта и предназначена как взрослым, так и детям. Евгений Клюев, как Ганс Христиан Андерсен, живет в Дании и пишет замечательные сказки. Они полны поэзии и добра. Их смысл понятен ребенку, а тонкое иносказание тревожит зрелый ум. Все сказки, собранные в этой книге, публикуются впервые.


Книга теней. Роман-бумеранг

Сначала создается впечатление, что автор "Книги Теней" просто морочит читателю голову. По мере чтения это впечатление крепнет... пока читатель в конце концов не понимает, что ему и в самом деле просто морочат голову. Правда, к данному моменту голова заморочена уже настолько, что читатель перестает обращать на это внимание и начинает обращать внимание на другое."Книге теней" суждено было пролежать в папке больше десяти лет. Впервые ее напечатал питерский журнал "Постскриптум" в 1996 году, после чего роман выдвинули на премию Букера.


Теория литературы абсурда

Это теоретико-литературоведческое исследование осуществлено на материале английского классического абсурда XIX в. – произведений основоположников литературного нонсенса Эдварда Лира и Льюиса Кэрролла. Используя литературу абсурда в качестве объекта исследования, автор предлагает широкую теоретическую концепцию, касающуюся фундаментальных вопросов литературного творчества в целом и важнейщих направлений развития литературного процесса.


Музыка на Титанике

В новый сборник стихов Евгения Клюева включено то, что было написано за годы, прошедшие после выхода поэтической книги «Зелёная земля». Писавшиеся на фоне романов «Андерманир штук» и «Translit» стихи, по собственному признанию автора, продолжали оставаться главным в его жизни.


Андерманир штук

Новый роман Евгения Клюева, подобно его прежним романам, превращает фантасмагорию в реальность и поднимает реальность до фантасмагории. Это роман, постоянно балансирующий на границе между чудом и трюком, текстом и жизнью, видимым и невидимым, прошлым и будущим. Роман, чьи сюжетные линии суть теряющиеся друг в друге миры: мир цирка, мир высокой науки, мир паранормальных явлений, мир мифов, слухов и сплетен. Роман, похожий на город, о котором он написан, – загадочный город Москва: город-палимпсест, город-мираж, город-греза.


От шнурков до сердечка

Эта – уже третья по счету – книга сказок Евгения Клюева завершает серию под общим названием «Сто и одна сказка». Тех, кто уже путешествовал от мыльного пузыря до фантика и от клубка до праздничного марша, не удивит, разумеется, и новый маршрут – от шнурков до сердечка. Тем же, кому предстоит лишь первое путешествие в обществе Евгения Клюева, пункт отправления справедливо покажется незнакомым, однако в пункте назначения они уже будут чувствовать себя как дома. Так оно обычно и бывает: дети и взрослые легко осваиваются в этом универсуме, где всё наделено душой и даром речи.


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.