Меж рабством и свободой: причины исторической катастрофы - [16]

Всей своей службой князь Василий Владимирович доказал не просто верность царю, но верность новой государственной идее. Для него, как и для Петра, свободное казачество было отвратительным антиподом "регулярности"…

За разгром Булавина князь Василий Владимирович получил чин полковника гвардии, что было блистательным отличием.

В следующем, 1709 году Долгорукий командует кавалерийским резервом, довершившим разгром шведов при Полтаве, и получает чин генерал-поручика. В конце того же года он снова высоко отличён — стал крестным отцом новорожденной царевны Елизаветы Петровны. Это уже не просто продвижение по службе. Это — знак личной любви и доверия царя.

В 1711 году, в тяжкие дни катастрофы на Пруте, когда русская армия, блокированная бесчисленными турецкими войсками в выжженной степи, оказалась на краю гибели, князь Василий Владимирович сохранил абсолютное присутствие духа и настаивал на самом решительном варианте действий: "проложить дорогу штыками или умереть".

За Прут он получил Андреевскую ленту — высшее воинское отличие.

Затем к его военным лаврам присоединились и дипломатические. А в 1715 году Петр доверил ему щекотливейшее дело совсем по иной части. Выявились чудовищные злоупотребления Меншикова, "полудержавного властелина", второго лица в государстве. Создана была комиссия для расследования. Достойно возглавить ее мог лишь человек большого мужества — светлейший князь был силен своими заслугами, близостью к царю, покровительством царицы, обширными связями. Он отличался мстительностью, и в случае благополучного для него исхода следствия его обвинителей ждала печальная участь.

Кроме всего прочего, для руководства следствием требовался человек беспристрастный, недоступный подкупу и давлению многочисленных друзей и врагов светлейшего.

Петр выбрал князя Василия Владимировича, что свидетельствовало о доверии абсолютном. Долгорукий железной рукой провел следствие, тяжко обвинил Меншикова, навсегда разрушив его близость с царем. Светлейшего спасло от сурового наказания лишь заступничество царицы…

Отпрыск знатнейшего рода, что придавало ему особый вес в глазах офицерства, знаменитый и удачливый генерал, доверенное лицо государя — это редкое сочетание открывало перед Долгоруким в середине 1710-х годов дорогу к самым вершинам военной и государственной карьеры.

Что, казалось бы, могло связать этого строителя новой системы, так много в этой системе получившего и так много для нее сделавшего, с царевичем Алексеем, символом, по мнению историков, системы старой?

Что за человек был князь Василий Владимирович? Герцог де Лириа, испанский посол, весьма желчный мемуарист, отозвался о князе с необычным почтением:

Фельдмаршал Долгорукий (герцог знал Долгорукого уже после смерти Петра. — Я. Г.) был человек с умом и значением, честный и достаточно сведущий в военном искусстве. Он не умел притворяться, и его недостаток заключался в излишней искренности и откровенности. Он был отважен и очень тщеславен, — друг ревностный, враг непримиримый. Он не был открытым противником иностранцев, хотя не очень их жаловал. Вел он себя всегда благородно, и я могу сказать по всей справедливости, что это был русский вельможа, более всех приносивший чести своей родине.

Добросовестный историк Д. А. Корсаков, специально изучавший семейство Долгоруких, дал генералу такую характеристику, суммирующую отзывы современников: "Чуждый лукавства и криводушия, не входивший ни в какие сделки и "конъюнктуры"[22], он действовал всегда начистоту и всегда и везде, невзирая ни на какие обстоятельства, прямо в глаза говорил правду"[22].

Корсаков очень точно и лаконично определил позицию князя: "Один из весьма видных сподвижников и один из редких "супротивников" Петра Великого". Подобный парадокс был отнюдь не редким, вопреки мнению историка, в последнее десятилетие петровского царствования.

Очевидно, причины оппозиционных маневров генерала надо искать, помимо прочего, в фундаментальных чертах его личности. Ни разу не оскорбленный своим самовластным государем, Долгорукий тем не менее постоянно ощущал такую возможность. Долгорукого, в отличие от Кикина, скорее всего, душевно изнуряла мысль о возможном унижении — "теснота самоуважению".

Во всяком случае, мы не можем до конца согласиться с характеристикой Долгорукого, данной Корсаковым, который упустил из виду материалы "дела Алексея". Между тем именно в этой ситуации князь Василий Владимирович попытался вести хитроумную закулисную игру, которая ему, впрочем, не удалась…

В период, предшествующий побегу, царевич постоянно виделся с Долгоруким — тому есть неоспоримые доказательства. Но если Кикин пытался скрывать свою связь с Алексеем, то князь Василий Владимирович, избрав иную тактику, ее демонстрировал — делая вид, что выступает посредником между отцом и сыном.

Алексей показал на следствии: "А перед поданием моего ответного письма ездил я к князь Василию Володимировичу Долгорукому да к Федору Матвеевичу Апраксину, прося их: "Буде ты (Петр. — Я. Г.) изволишь с ними о сем говорить, чтоб приговаривали меня лишить наследства и отпустить в деревню жить, где бы мне живот свой скончать". И Федор Матвеевич сказал, что буде-де отец станет со мною говорить, я-де приговаривать готов.