Меж двух огней - [23]

Надежды было мало, но он не знал, как по-другому заставить ее заговорить. Его единственный шанс заключался в том, чтобы пригрозить ей арестом за воровство запонки двадцать один год назад. Но он понимал также, что Мишель Ньюкрис, умудренная жизнью старая воровка, имеет большой опыт общения с полицией. Поход в суд будет не страшнее, чем в супермаркет. У Стрейкена не было доказательств, поэтому он просто собирался разговорить ее.

Стрейкен поднялся на ноги. Пока закипал чайник, он исследовал кухню Молли. Через плечо он видел, как миссис Ньюкрис пошла за ребенком, которого оставила у дверей. Из рукава она достала носовой платок и тщательно вытерла лицо. Потом взяла ребенка на руки. У мальчика были темные волосы и синие глаза, совсем как у Молли. Он перестал кричать, посмотрел на бабушку и улыбнулся.

Молока в холодильнике не было, и Стрейкен сделал крепкий черный кофе с сахаром, как он и любил. Когда он вернулся к дивану, миссис Ньюкрис выглядела уже более собранной. Стрейкен сел и взял в руки чашку кофе. Он понял, что теперь она готова говорить.

17

— Вы украли запонку моего отца. Когда? Зачем?

— Я воровала всю жизнь. Ничего особенного, драгоценности, например. Бумажники и мелкие вещи из сумочек.

— И из сейфов.

— Да. Замки с кодом всегда были моей специальностью. — Миссис Ньюкрис улыбнулась сквозь слезы. — У вашего отца был не простой сейф. Я возилась с ним чуть ли не час.

— Почему вы украли только одну запонку?

— Потому что нашла только одну. В сейфе вообще не было ничего интересного. В основном всякие юридические документы: разные обязательства, поручительства, документы, подтверждающие права собственности. А на верхней полке лежала синяя бархатная коробочка, рядом с куском старой газеты. Я сразу поняла, что это что-то ценное, и взяла ее.

Миссис Ньюкрис смотрела на Стрейкена извиняющимся взглядом. Ее боевой дух угас. На самом деле она оказалась не такой крутой, как ему показалось сначала. Она была просто воришкой, у которой в жизни не было никого, кроме Молли. Ничего не было сказано ни о господине Ньюкрисе, ни о других детях. Стрейкен представил, как она растила Молли в одиночку, подворовывая в магазинах, чтобы как-то свести концы с концами. И вот теперь Молли была мертва. Наказание было намного страшнее преступления, и глубина этого несчастья отражалась в ее огромных непонимающих глазах.

— Вторая запонка лежала в газете рядом с первой, — сказал он.

— И как я не догадалась! Их держали врозь. Очень умно.

— Едва ли. Продолжайте.

— Около десяти вечера позвонили из полиции. Сказали, что случилось нечто ужасное, что они сейчас приедут с вашим крестным и что вас будить я не должна. Мне действительно очень жаль, господин Стрейкен.

Непонятно, что она хотела сказать последними словами — жалела о краже или выражала соболезнования по поводу смерти родителей. Если речь шла о родителях, то никакого сочувствия Стрейкен не ждал, они погибли двадцать один год назад.

Родители пошли куда-то пообедать и не вернулись домой. Пьяный водитель сбил их на скорости семьдесят километров в час прямо на переходе. Автомобиль был низкий — «фольксваген сирокко». Удар пришелся на середину бедра, они перекатились через крышу машины. Чтобы помочь Стрейкену понять произошедшее, Гамильтон цитировал ему Шекспира из «Короля Лира»: «Как мухам дети в шутку / Нам любят боги крылья обрывать». Стрейкену было тогда всего восемь, и Шекспир ему не помог. Потом он неоднократно возвращался к этим строкам. Медленно, как при приеме длинного курса антибиотиков, они заполнили болезненные щели его горя, пока наконец он не начал смотреть на смерть родителей как на жестокую прихоть судьбы, что-то непредсказуемое и непостижимое. Сейчас он принимал слова Шекспира за объяснение. «Как мухам дети в шутку». По крайней мере, с незнакомцами он мог говорить о своей трагедии с абсолютным спокойствием.

— Я думала положить коробочку обратно и подождать полицию, но вряд ли они бы стали меня обыскивать. Кроме того, когда я заглянула внутрь, то обнаружила там записку.

— Какую записку? — Стрейкен передвинулся на край стула, жадно впитывая каждое слово женщины. Он напрягся, как бегун перед стартом.

Мишель Ньюкрис встала и прошла через холл в спальню Молли. Через минуту она вернулась со сложенной белой открыткой, края которой пожелтели от времени. Он схватил ее, как хищная птица добычу.

Они серебряные,

Пока не исполнится им шестьдесят лет.

Потом сложи их вместе, и они станут золотыми…

Артур Стрейкен, октябрь 1945 года

Открытка дрожала в руках Стрейкена. Он перевел взгляд на свои пальцы и заметил, что они трясутся. Так это была правда. Сложенные вместе, запонки вели к наследству. И открытка была лучшим ключом к разгадке этого наследства. Стрейкен прочитал стихотворение еще раз. Почерк деда был аккуратным и в то же время твердым. С 1945 года прошло шестьдесят лет, это могло объяснить то, что Молли и ее мать начали действовать только сейчас.

Он заметил, что Мишель Ньюкрис смотрит на его запонку. Она ясно виднелась в треугольном вырезе рубашки. Ситуация напоминала историю про Фродо и Голлума. Стрейкен был готов к тому, что она кинется на него и начнет называть запонку «моя прелесть». Он постарался успокоиться. Нет, все же их встреча оказалась очень важной, и он с нетерпением ждал, что еще сможет рассказать миссис Ньюкрис.