Мезенцефалон - [44]

– Тут неплохой наборчик! – сказал он.

– Вот что… – сказал я. – Сгоняй за водкой, а? – Пацан заколебался. – Там упаковка болванок CD-R. Технологическая. Сто штук. Она стоит семьсот рублей. А ты мне несешь «Гвардейской» на двести, плюс минералки запить, договорились?

Пацан кивнул головой и быстрее ветра приволок родимую.

Пока курьер составлял список – чего и сколько, я сорвал зубами железо, налил полстакана водки и, разбивая себе зубы, проглотил. Следом по пищеводу прошли два глотка «Карачинской».

– Ну, в общем, вот сумма, – подвел итог паренек и дал мне в руки список.

Строчки поплясали и успокоились. Я тупо фокусировал зрение. Мальчик понял это по-своему и добавил:

– Ну, вот за скази с контроллером можно еще добавить долларов тридцать. Поскольку комплект. А за внешний резак я бы добавил, но царапина на крышке… Ну, ладно, плюс десятка! И то босс меня четвертует…

– Не четвертует… – сказал я. – Ладно, согласен. Только рублями давай!

– Нет проблем. Мне так даже лучше.

Пацан ушел, и сразу позвонил экстрасенсорный телепат Китаец.

– Гы! – сказал он.

– Ползи сюда! – сказал я и повесил трубку.

Когда-то у Китайца были золотые руки, жена и двое детей. Жена и дети давно отвалились за ненадобностью, а две руки превратились в полторы. Что характерно, руки как бы были. Но на одной – и, что самое главное, на правой – не было большого пальца. Отчего она превращалась в инструмент выпить и закусить, но никак не работать. Циркулярка, в которую Китаец по дури залез, махом отсекла ему полторы фаланги. Как вспоминал пострадавший, в первые минуты боли почему-то не было. Кровища – да, хлестала во все стороны, а боли не было. Поэтому перед потерей сознания Китаец аккуратно намотал на конечность все тряпки, которые были в столярке, и подчистую допил весь разведенный спирт.

Говорят, в таких случаях надо искать палец, прятать его в холодильник и по телефону выяснять, где его пришивают. Но среди опилок и стружек найти палец оказалось невозможно. Даже местные собаки, допущенные в качестве индикаторов, ни хрена не обнаружили, кроме куска сыра. Так что с тех пор палец и Китаец пьянствуют по отдельности. Остаток фаланги поджил, обзавелся розовенькой кожицей, но хват, конечно, уже был не тот, и руки из золотых стали оловянными. Это раньше Китаец топором играючи хоть избу, хоть зубочистку срубал. Теперь же приходилось сильно напрягаться и учить левую руку, почти не способную к образованию.

Между мной и Китайцем никогда не было недопонимания. Скорее даже наоборот. Такая одновекторность, вообще не нуждающаяся в словах. Когда я был без денег, он меня поил. Когда он бы на мели, я рассчитывался. Когда ни у кого не было, мы завсегда удачно трясли третьего или что-нибудь пропивали. Иногда его дрель. Иногда мой принтер. В общем, когда рак-отшельник садит на панцирь анемону, то это называется симбиоз. Каждый уникален, и оба досыта пьяные.

В наших краях и окрестностях разведенный до водочного состояния спирт стоит двадцать рублей за поллитру. Не, не в магазине, что вы! В специальных, легко высчитываемых квартирах. Однако если вы придете первый раз, имея только адрес, то получите в лучшем случае по ебалу. Ибо живут там приличные, трезвые или почти трезвые люди, поднимающие брови в ответ на банальную просьбу подлечиться. Это общество светское, и вы обязательно и всенепременно должны быть представлены другим джентльменам из ближайшего окружения. Иначе просто выйдет секьюрити с таким вот кубанским подсолнечником и лениво даст в бубен.

Китаец припер такую амброзию, но мы ее пока поставили на подоконник, включили фильм и перво-наперво выпили всю водку. Потом еще раз сбегали и опять все выпили. Потом выпили его спирт, и Китаец ушел.

Прощаясь, он сказал:

– Гы!

– Ага, – ответил я и закрыл за ним дверь. Детский утренник удался. Вечеринка тоже. Осталось только заснуть… Цикады…

В Сибири их нет. Но каждая бессонница ими почему-то сопровождается. Раз я даже в токсикологии лежал, среди отравленных всякой дрянью. Там тоже были цикады. Я ночью вышел в коридор. Кто-то стонет. Кто-то орет. Но не под ухом, а где-то там. В другом измерении или отделении. В коридоре, на диванчике из пуленепробиваемого дерматина, сидел мужик и качался. В детстве я видел таких китайских болванчиков. Только болванчик качал головой. А мужик всей верхней половиной тела. Бессмысленно, непрерывно и молча.

– Что сидим? Укол ждешь?

– Не, – перестал качаться седой, толстый и неопрятный мужик, – просто сижу.

Глаза у него были мертвые. Такая крайняя степень то ли усталости, то ли безразличия.

– Водкой траванулся? – спросил я.

– Дихлофосом. А ты?

– А я аконитом. Настойкой. В дихлофосе ж нет спирта, на хрен ты его пил? А! – тут до меня дошло. – Суицид, что ли?

– Ага…

Ночью в клинике можно не думать о приличиях и не фильтровать темы. Вообще медицина располагает к откровенности больше, чем, например, ток-шоу.

– А ко мне тоже утром еврей приходил в белом халате, психиатр. Спрашивал, зачем я принял аконит. И есть ли у меня проблемы в личной жизни. Вот чудик… Да если ты живешь – ясен хрен, у тебя завсегда будут проблемы в личной жизни. Вот у тебя есть проблемы в личной жизни?