Мейсенский узник - [33]

С самого начала творческой карьеры воображение Херольда увлекала восточная экзотика. Он жадно разглядывал диковинные сцены на привозных лаковых шкатулках, тканях, гравюрах, а также на фарфоре, и превращал их в свою собственную фантастическую версию Востока, нередко сплетая вместе экзотические и европейские темы. К тому времени, как их с Гунгером познакомили, модная венская публика уже признала Херольда мастером стенной росписи в стиле шинуазри.

При всей молодости и неопытности Херольд ни разу не усомнился в собственных силах и легко внушал окружающим уверенность в своих дарованиях. Гунгер сразу понял, что перед ним талантливый художник — именно такой, какой необходим венской фабрике. Правда, Херольд ничего не смыслил в росписи фарфора, но Гунгер рассудил, что время, потраченное на обучение способного юноши, окупится сполна. Херольду предложили место младшего живописца, и он, оценив богатые перспективы этой профессии, согласился.

В решении Херольда избрать совершенно новую карьеру явственно проявились его главные качества: исключительное деловое чутье и всепоглощающее честолюбие. Изящные пейзажи с пагодами и пионами, рождавшиеся до сих пор под его кистью, служили лишь фоном для бесценных изделий восточного фарфора, без которых не обходился ни один модный дом. В Вене, как и Дрездене, коллекционирование фарфора было страстью богачей, и Херольд не мог не видеть, что перед ним открывается путь к деньгам и славе, которых заслуживает его художественный гений.

Поначалу он, видимо, работал сдельно — расписывал фарфор новыми эмалями, которые создавал Гунгер. Его произведения того периода не сохранились, и как он пришел к своей более поздней манере, неизвестно. Впрочем, нет сомнений, что юный художник с самого начала был исключительно даровит и что роспись фарфора в Вене развивалась стремительными темпами. Всего за год дю Пакье добился невозможного: не только овладел секретом фарфора, но и почти нагнал мейсенцев.

И как назло, когда все было готово к началу полномасштабного производства, фабрика вновь осталась без денег. Бекер, купец, финансировавший ее на начальных этапах, попал в стесненные обстоятельства и вынужден был отказать фабрике в поддержке. Дю Пакье, которому надо было платить работникам и закупать сырье, бросился искать новых партнеров. На его счастье, купец по фамилии Бальде согласился выкупить долю Бекера и стал, таким образом, главным совладельцем.

Тем временем Штёльцель устал и от вечного безденежья, и от лживых посулов дю Пакье. Чтобы вымолить себе возможность вернуться в Дрезден, мастер поклялся Анакеру, что не разгласил никаких секретов: он-де смешивает компоненты в строжайшей тайне. Таким образом, если его помилуют и пустят обратно в Саксонию, венская фабрика неизбежно остановится.

Эти сомнительные заверения побудили Анакера написать королю письмо с предложением взять беглого мастера обратно на завод. Август охотно обещал сохранить Штёльцелю жизнь, если тот вернется в Саксонию. Король не сказал, что мастер сможет и дальше работать в Мейсене; впрочем, не сказал он и обратного.

Весной 1720 года Штёльцель получил от Анакера пятьдесят талеров на дорожные расходы. Любовные неприятности, вынудившие его искать убежища в Австрии, видимо, тоже как-то уладились, и мастер предпринял очередной побег — на сей раз из Вены в Саксонию. Дабы подтвердить, что заботится он теперь исключительно о благе родной мануфактуры, Штёльцель решил прихватить с собой лучшего из венских работников. В Мейсене, как он знал, до сих пор недоставало искусных живописцев, поэтому его выбор пал на молодого перспективного художника Иоганна Грегора Херольда.

Даже заручившись таким спутником, мастер по-прежнему боялся за свою свободу. События последнего года подорвали его здоровье, и Штёльцель был тяжело болен. Вместо того чтобы ехать прямиком в Дрезден, он завернул во Фрайберг к давнему коллеге и другу Пабсту фон Охайну, где и остался: поправляться от болезни и ждать, что предпримет Август. Тем временем Херольд с рекомендательным письмом Штёльцеля прибыл в Мейсен и предложил свои услуги в качестве художника.

В ночь перед бегством из Вены Штёльцель совершил последний широкий жест с целью продемонстрировать Августу глубину своего раскаяния, поквитаться с дю Пакье за все обиды и навсегда лишить Вену возможности конкурировать с Мейсеном.

Под покровом мрака, когда на фабрике никого не было, Штёльцель проник в темное притихшее здание. Гончарный круг и стол модельера стояли пустые, готовые к завтрашней работе, сырая фарфоровая масса дожидалась в подвале. На полках по росту аккуратно выстроились формы, уже отлитые изделия сушились перед обжигом.

Штёльцель не пощадил ничего. Для начала он спустился в подвал и подсыпал в фарфоровую массу вещество, сделавшее ее полностью непригодной к использованию, затем поднялся наверх и одну за другой разбил об пол искусно сделанные формы, после чего принялся за печи для обжига. К тому времени, как оргия разрушений завершилась, от с трудом добытых материалов и оборудования венской фабрики остались лишь груда обломков и комки бесполезной глины, разбросанные по полу мастерской.