Мейсенский узник - [32]

Начался 1719 год, ударили морозы. Бёттгер метался в горячке. Дю Пакье прибыл в Мейсен и через посланца сообщил об этом Штёльцелю в Альбрехтсбург. Мастер каким-то образом сумел обмануть стражу на входе, выбрался из замка и встретился с дю Пакье на квартире. Там они и заключили тайную сделку, которая должна была положить конец мейсенской монополии.

Несколькими днями позже, в сопровождении музыкантши по имени Ля Франс и бильярдного игрока Лепина (что именно связывало его со Штёльцелем — остается интригующей загадкой) мастер бежал из Альбрехтсбурга и прибыл в Вену еще до того, как в Мейсене его успели хватиться.

Бёттгер потерял одного из главных работников, но теперь ему уже все было безразлично.

Прибыв в Вену, Штёльцель, хорошо знавший технологию изготовления фарфора, сразу понял, что немалая часть затруднений связана с используемой глиной. Видимо, он прихватил с собой образцы сырой массы из Мейсена; так или иначе, перепробовав местное сырье, он предложил попытать счастья с глиной из карьера Шнорра в Ар — той самой, из которой делали фарфор на Мейсенском заводе. Дю Пакье согласился — он готов был ухватиться за любую соломинку.

Главная сложность заключалась в том, что Август вынудил Шнорра дать обещание не продавать глину на сторону. Тем не менее Штёльцель прибег к помощи Меерхейма, близко знакомого со Шнорром, и попросил того организовать поставки глины в Вену с условием немедленной оплаты. Шнорр досадовал на руководство Мейсенской фабрики, которое месяцами заставляло его ждать денег, и без долгих уговоров согласился на предложение Штёльцеля.

Саксонские таможенники не должны были пропускать в соседние страны фургоны с глиной и другим ценным сырьем, но они не проявили достаточной бдительности. Весной 1719 года караван с контрабандным грузом пересек границу. Одного или двух возчиков остановили и развернули, остальные благополучно добрались до Вены.

Теперь у Штёльцеля было все для изготовления фарфора, который мог бы посоперничать с мейсенским, в том числе копия печи и сырье. Через несколько недель после прибытия глины он гордо предъявил дю Пакье зримое свидетельство того, что, в отличие от Гунгера и подобных ему шарлатанов, он знает свой дело.

Свидетельством, которого дю Пакье уже и не чаял дождаться, стали высокая, с двумя ручками, чашка для шоколада и блюдце. Эти два предмета с рельефной надписью: «Богу одному, и никому боле, подобает хвала» и неразборчивой датой «3 мая 1719» — вероятно, первые успешные изделия, вышедшие из рук Штёльцеля, и вообще первый европейский фарфор за пределами Мейсена. Сейчас знаменитую чашку можно увидеть в Гамбургском музее науки и технологии.

Однако сам Штёльцель не радовался своему достижению. Он уже жалел о переезде в Вену. Радужная картина, которую нарисовал ему дю Пакье, отнюдь не соответствовала действительности. Фабрика была маленькая и тесная, рабочие — необученные, отсутствие денег ощущалось даже сильнее, чем в Мейсене. О том, чтобы в таких условиях нанять действительно опытных мастеров, не могло быть и речи, обещанное высокое жалованье выплачивали с задержками и не целиком. Штёльцель видел, что просчитался.

Впрочем, путь назад был отрезан. Бежав из Мейсена и разгласив тайны фарфорового производства, он совершил государственную измену, за которую в Саксонии его ждала смертная казнь. Оставалось только смириться и терпеть.

В Дрездене Август все еще досадовал из-за Штёльцеля и мечтал его изловить, но мешали дипломатические соображения. Мастер перебежал в Вену как раз в то время, когда король вел щекотливые переговоры о женитьбе своего единственного законного сына, Августа Фредерика (1696–1763) на племяннице императора Марии Жозефе. Союз с Габсбургами и Священной Римской империей был крайне выгоден для Саксонии. Август не хотел ссориться с Карлом VI из страха сорвать бракосочетание, которое должно было состояться в том же году, и потому прибег к более сложной тактике.

Посол Августа в Вене, Кристиан Анакер, получил указания внимательно следить за фабрикой дю Пакье и регулярно докладывать королю обо всем, что там происходит. Опытный дипломат Анакер разыскал беглого мастера и постарался завоевать его доверие, что оказалось совсем несложно. Штёльцель, поверив, что Анакер искренне ему сочувствует и хочет помочь, вскоре признался, что сожалеет о своем бегстве, но не смеет вернуться в Дрезден, поскольку боится наказания.

Тем временем Венская фабрика делала первые скромные успехи. Гунгер начал разрабатывать цветные эмали, значительно превосходящие тогдашние мейсенские. Теперь, когда у венцев была такая богатая палитра эмалей, оставалось лишь найти опытных живописцев. Гунгер принялся искать, кто бы сгодился на эту роль. Так он познакомился с двадцатитрехлетним художником, чье имя позже вошло в анналы истории фарфорового производства — Иоганном Грегором Херольдом.

О семье и детстве Херольда известно мало, но из этих скудных сведений складывается почти невероятная картина происхождения человека, которому предстояло совершить переворот в прикладном искусстве своего времени. Младший сын портного, Херольд родился в Иене 6 августа 1696 года. Довольно рано мальчик понял, что у него не лежит душа к скромному отцовскому ремеслу — шить модные наряды для состоятельных йенцев, — и решил в нарушение семейной традиции дать волю своему природному таланту рисовальщика. Некоторое время он работал в Страсбурге, а в Вену переехал примерно тогда же, когда дю Пакье решил заняться производством фарфора.