Метрополис - [2]

Часть первая Женщины

Повсюду тайна трупа.

Макс Бекман. Автопортрет в словах

Через пять дней после всеобщих федеральных выборов Бернхард Вайс, начальник криминальной полиции Берлина, вызвал меня в свой кабинет на шестом этаже. Окутанный дымом любимой сигары «Черная мудрость» и сидевший за столом для совещаний рядом с Эрнстом Геннатом, одним из лучших детективов по расследованию убийств, он пригласил меня присоединиться. Сорокавосьмилетний Вайс был берлинцем — невысоким, стройным и подтянутым, даже педантичным, в круглых очках, с аккуратными, хорошо подстриженными усами. Ко всему прочему он был адвокатом и евреем, что делало его непопулярным среди многих наших коллег. Вайсу пришлось преодолеть множество предрассудков, чтобы добиться своего положения: в мирное время евреям запрещалось получать офицерские чины в прусской армии, но, когда началась война, он подал заявление о поступлении в Королевские баварские войска, где быстро дослужился до ротмистра и получил Железный крест. После войны по поручению Министерства внутренних дел Вайс реформировал берлинскую полицию и сделал ее одним из самых современных подразделений Европы. И все же надо сказать, из него вышел необычный полицейский. Мне он всегда слегка напоминал Тулуз-Лотрека.

Перед ним лежала открытая папка, посвященная, судя по всему, мне.

— Ты хорошо показал себя в отделе нравов, — произнес Вайс своим поставленным, почти театральным голосом. — Хотя боюсь, твоя битва с проституцией безнадежна. Все эти вдовы и русские беженки зарабатывают на жизнь, как могут. Я продолжаю твердить нашей верхушке, что если оказать больше поддержки равной оплате труда для женщин, то мы за одну ночь решим проблему с проституцией в Берлине. Но ты здесь не поэтому. Полагаю, уже слышал, что Генрих Линднер уволился из полиции, чтобы стать авиадиспетчером в Темпельхофе. В фургоне отдела убийств освободилось место.

— Да, сэр.

— Ты знаешь, почему он уволился?

Я знал, но едва ли хотел отвечать и поймал себя на том, что хмурюсь.

— Можешь сказать. Я нисколько не обижусь.

— Я слышал, что ему не нравилось подчиняться приказам еврея, сэр.

— Совершенно верно, Гюнтер. Ему не нравилось подчиняться приказам еврея. — Вайс затянулся сигарой. — А как насчет тебя? У тебя есть какие-нибудь трудности с исполнением приказов еврея?

— Нет, сэр.

— Или с исполнением чьих-то еще приказов, если на то пошло?

— Нет, сэр. У меня нет проблем с командованием.

— Рад слышать. Поскольку мы подумываем предложить тебе постоянное место в фургоне. Место Линднера.

— Мне, сэр?

— Ты выглядишь удивленным.

— Только потому, что на «Алекс» разносится, что это место займет инспектор Райхенбах.

— Нет, если ты не откажешься. И даже в таком случае у меня останутся сомнения насчет этого человека. Разумеется, скажут, что я не решаюсь предложить должность другому еврею. Но дело совсем в другом. По нашему общему мнению, у тебя задатки отличного детектива, Гюнтер. Ты усерден и знаешь, когда держать рот на замке, — это хорошие качества для детектива. Очень хорошие. Курт Райхенбах — тоже неплохой детектив, но легко дает волю кулакам. Когда он еще носил униформу, некоторые из собратьев-полицейских прозвали его Зигфридом за излишнюю любовь пускать в дело саблю. Он бил кое-кого из наших клиентов рукоятью или плоской стороной лезвия. Я не возражаю против того, что делает офицер для самообороны, но не позволю полицейскому проламывать головы ради удовольствия. И неважно, чьи.

— И отсутствие сабли его не остановило, — добавил Геннат. — Совсем недавно ходили слухи, что он избил парня из СА, арестованного в Лихтенраде. Нациста, который зарезал коммуниста. Ничего не было доказано. Возможно, Райхенбах популярен на Александерплац — кажется, он нравится даже некоторым антисемитам, — но у него вспыльчивый характер.

— Вот именно. Я не говорю, что он плохой полицейский. Просто мы предпочитаем ему тебя. — Вайс посмотрел на страницу моего досье: — Вижу, ты получил абитур[3]. Но про университет ни слова.

— Война. Я вызвался добровольцем.

— Разумеется. Ну-с, тебе нужно место? Если да, оно твое.

— Да, сэр. Очень нужно.

— Тебе, конечно, и раньше случалось быть прикомандированным к комиссии по расследованию убийств. Значит, ты уже работал над убийствами? В прошлом году. В Шенеберге, не так ли? Как ты знаешь, я предпочитаю, чтобы у всех моих детективов имелся опыт расследований под началом такого человека, как Геннат.

— И это заставляет меня задуматься о том, почему вы считаете, что я достоин постоянного места, — признался я. — То дело — дело Фриды Арендт — уже остыло.

— Большинство дел на какое-то время остывает, — сказал Геннат. — И не только дела, но и детективы. Особенно в этом городе. Никогда не забывай об этом. Просто такова природа нашей работы. Свежий взгляд — ключ к раскрытию «холодных» дел. По правде говоря, у меня есть еще несколько, с которыми ты сможешь ознакомиться, если у тебя появится такая роскошь, как спокойная минута. Нераскрытые дела — то, что может создать детективу репутацию.

— Фрида Арендт? — переспросил Вайс. — Напомните-ка мне.

— Собака нашла несколько частей тела, завернутых в коричневую бумагу и закопанных в Грюневальде, — ответил я. — Первыми убитую опознали Ганс Шниекерт и парни из подразделения «Джи». Благодаря тому, что убийца проявил чуткость и оставил нам ее руки. По отпечаткам пальцев мертвой девушки выяснилось, что у нее была судимость за мелкую кражу. Можно было бы предположить, что это открыло перед нами множество дверей. Но мы не нашли ни ее семьи, ни места работы, ни даже последнего известного адреса. А поскольку газетчики оказались настолько глупы, что предложили солидное вознаграждение за любую информацию, мы потратили кучу времени на опросы граждан, больше заинтересованных в тысяче рейхсмарок, чем в помощи полиции. По крайней мере четыре женщины обвинили в преступлении собственных мужей. Одна даже предположила, что изначально ее супруг собирался приготовить куски тела. Отсюда и прозвище в прессе — Грюневальдский мясник.