Метроленд - [55]
— Есть с собой фотогографии? — спросил я, млея от скуки.
— Какие фотогорафии?
— Ну, жены и детей… ты разве не носишь с собой фотографии жены и детей?
— Я вижу их каждый день утром и вечером и целый день по выходным — зачем мне таскать с собой их фотографии?
Я улыбнулся. За окном как раз проплывало новое здание больницы с той стороны футбольного поля. С этого расстояния футбольные ворота казались размером с хоккейные. Был ранний вечер, и по траве низко стелился туман. Я тоже начал рассказывать Пенни про свою жизнь. Может быть, это было вызвано чувством вины, что я невольно его обидел, а может, я говорил правду, — но мне показалось, что в пересказе моя жизнь мало чем отличалась от его жизни, разве что он меня обошел в смысле количества наследников.
Я обнаружил, что, если как-то абстрагироваться от моих безотчетных реакций на Пенни, мы с ним очень неплохо поладили. Я сказал, что подумываю написать социальную историю лондонского транспортного сообщения.
— Ой как интересно! — воскликнул он; и, признаюсь, его реакция была мне приятна. — Всегда хотелось узнать побольше об этой области. Знаешь, я тут на днях встретил Дикки Симмонса — ты, наверное, его помнишь, — и мы как раз говорили обо всех этих тоннелях под городом. Метро, тоннели почтового сообщения… Он много знает о таких вещах; работает в Лондонском муниципалитете. Тебе надо бы с ним повидаться. Может быть, он тебе будет полезным в плане информации.
Да, вполне может быть. В школе Симмонс был стеснительным, робким мальчиком: одиноким, непредсказуемым, с перхотью в волосах и болезненно неуверенным в себе. И вид у него был соответствующий — весь такой страшненький, лопоухий. В школе мы все в обязательном порядке стриглись очень коротко, и такая прическа только подчеркивала его неказистую внешность. На переменах он обычно забивался куда-нибудь в угол, утыкался своим длинным носом в какую-нибудь непонятную книжку по сексологии и безуспешно пытался пригладить свои лопоухие уши, которые росли под углом в девяносто градусов к голове. Тогда для него не было никакой надежды.
— Вот что мы сделаем, — продолжал Тим. — Через месяц у нас будет встреча выпускников. Я скажу ближе к делу, где и когда, и ты приходи тоже. Заодно и повидаешься с Дикки.
Я уныло пообещал, что буду иметь это в виду. А пока суд да дело, он пригласил меня с Марион на маленькую вечеринку «с вином и сыром» в ближайшую субботу. Я сказал, что мы, наверное, придем — если только не надо будет облачаться в пижамы.
Но в субботу вечером мы не смогли найти никого, кто бы посидел с ребенком, поэтому я пошел один. Сценарий избитый: муж впервые за несколько лет попал на вечеринку один, без жены, — спиртное льется рекой — девушка, одетая по моде пятидесятых годов, с «мгновенной» помадой (все это вместе производит на мужа этакое ностальгическое, чуть ли не фетишистское впечатление) — разговор ни о чем — оба пьяны и смеются — легкий флирт, вербальные «обжимания». А потом — как-то вдруг — все пошло вкривь и вкось. То есть по отношению к моим безобидным фантазиям.
— Ну что, пойдем? — неожиданно спросила она.
— Куда пойдем? — растерялся я.
Она взглянула на меня, как на полного идиота, и проговорила угрожающе серьезным тоном:
— Трахаться.
(Сколько ей было лет, интересно? Двадцать? Двадцать один?)
— Ну, насчет этого я не знаю. — Я вдруг покраснел, как пятнадцатилетний девственник, очень надеясь, что она не заметит, как у меня встало. Явно не ко времени, хотя и понятно — почему.
— А почему нет? Боишься засунуть свой причиндал туда, где уже побывал твой язык? — С этими словами она быстро шагнула ко мне и поцеловала в губы.
Такой паники я не испытывал уже много лет. Я очень надеялся, что у нее эта новая помада, которая не оставляет следов. Я опасливо огляделся: не заметил ли нас кто-нибудь. Вроде бы не заметил. На всякий случай — просто чтобы удостовериться — я еще раз оглядел комнату. Никто не смотрел в нашу сторону. Понизив голос, я твердо проговорил:
— Я женат.
— У меня нет предубеждений на этот счет.
Самое странное, что я вовсе не чувствовал, что ситуация неудобная с точки зрения морали (может быть, потому что эта милая девушка ничего для меня не значила); это была неудобная ситуация всего лишь с точки зрения общения. Я слегка успокоился — вернул себе уверенность и самообладание.
— Очень за тебя рад. Но видишь ли, «я женат» — вполне однозначный ответ.
— Как обычно. И что он значит на этот раз? «Мы с тобой переспим, но только разок, а потом разбежимся без всяких обид»; или «Мы с тобой переспим, и ты мне нравишься, но не рассчитывай, что я ради тебя брошу семью»; или «Меня жена не поймет, и я даже не знаю, спать нам с тобой или нет, но может, мы просто куда-нибудь сходим, выпьем, поговорим»; или просто «Я не хочу с тобой спать»?
— Если надо обязательно выбирать из этих четырех, то тогда последнее.
— В таком случае… — она наклонилась ко мне так близко, что мне пришлось отодвинуться, — …не возбуждай понапрасну разгоряченных девочек. Это, знаешь ли, опасно.
Господи. Откуда такая агрессия? Неужели они теперь все так разговаривают?! Десять лет разницы вдруг показались мне целой эпохой. И я подумал: погоди, это
Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс – один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «История мира в 10/2 главах», «Любовь и так далее», «Метроленд», и многих других. Возможно, основной его талант – умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство – Барнсу подвластно все это и многое другое.
«Не просто роман о музыке, но музыкальный роман. История изложена в трех частях, сливающихся, как трезвучие» (The Times).Впервые на русском – новейшее сочинение прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, одного из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автора таких международных бестселлеров, как «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «Любовь и так далее», «Предчувствие конца» и многих других. На этот раз «однозначно самый изящный стилист и самый непредсказуемый мастер всех мыслимых литературных форм» обращается к жизни Дмитрия Шостаковича, причем в юбилейный год: в сентябре 2016-го весь мир будет отмечать 110 лет со дня рождения великого русского композитора.
Впервые на русском – новейший (опубликован в Британии в феврале 2018 года) роман прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, командора Французско го ордена искусств и литературы, одного из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии. «Одна история» – это «проницательный, ювелирными касаниями исполненный анализ того, что происходит в голове и в душе у влюбленного человека» (The Times); это «более глубокое и эффективное исследование темы, уже затронутой Барнсом в „Предчувствии конца“ – романе, за который он наконец получил Букеровскую премию» (The Observer). «У большинства из нас есть наготове только одна история, – пишет Барнс. – Событий происходит бесчисленное множество, о них можно сложить сколько угодно историй.
Впервые на русском — новейший роман, пожалуй, самого яркого и оригинального прозаика современной Британии. Роман, получивший в 2011 году Букеровскую премию — одну из наиболее престижных литературных наград в мире.В класс элитной школы, где учатся Тони Уэбстер и его друзья Колин и Алекс, приходит новенький — Адриан Финн. Неразлучная троица быстро становится четверкой, но Адриан держится наособицу: «Мы вечно прикалывались и очень редко говорили всерьез. А наш новый одноклассник вечно говорил всерьез и очень редко прикалывался».
Казалось бы, что может быть банальнее любовного треугольника? Неужели можно придумать новые ходы, чтобы рассказать об этом? Да, можно, если за дело берется Джулиан Барнс.Оливер, Стюарт и Джил рассказывают произошедшую с ними историю так, как каждый из них ее видел. И у читателя создается стойкое ощущение, что эту историю рассказывают лично ему и он столь давно и близко знаком с персонажами, что они готовы раскрыть перед ним душу и быть предельно откровенными.Каждый из троих уверен, что знает, как все было.
Впервые на русском – новейший роман современного английского классика, «самого изящного стилиста и самого непредсказуемого мастера всех мыслимых литературных форм» (The Scotsman). «„Элизабет Финч“ – куда больше, чем просто роман, – пишет Catholic Herald. – Это еще и философский трактат обо всем на свете».Итак, познакомьтесь с Элизабет Финч. Прослушайте ее курс «Культура и цивилизация». Она изменит ваш взгляд на мир. Для своих студентов-вечерников она служит источником вдохновения, нарушителем спокойствия, «советодательной молнией».
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.
Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».
«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.