Метро 2033 - [19]

Артем знал, что отчим, несмотря на свою почти отеческую к нему любовь, не думает о нем, как о продолжателе своего дела, и, по большому счету, считает его балбесом, причем, по его мнению, совершенно незаслуженно. В дальние походы он Артема не брал, несмотря на то, что Артем все взрослел и уже нельзя было отговориться тем, что он еще маленький или напугать его тем, что зомби утащат или крысы съедят. Он и не понимал даже, что именно этим своим неверием в Артема он и подталкивал того к самым отчаянным авантюрам, за которые сам его потом и порол. Он, видимо, хотел, чтобы Артем не подвергал бессмысленно опасности свою жизнь в странствиях по метро, а жил бы так, как мечталось жить самому Сухому: в спокойствии и безопасности, работая и растя детей, не тратя зря молодые годы. Но желая такой жизни Артему, он забывал, что сам он, прежде чем начать стремиться к ней, прошел через огонь и воду, успел пережить сотни приключений и насытиться ими. И не мудрость, приобретенная с годами, говорила в нем теперь, а годы его и его усталость. А в Артеме кипела энергия, он только еще начинал жить, и влачить жалкое, растительное существование, кроша и засушивая грибы, меняя пеленки, не осмеливаясь никогда показываться за двухсотпятидесятый метр, казалось ему совершенно немыслимым. Желание удрать со станции росло в нем с каждым днем, так как он все яснее и яснее понимал, какую долю ему готовит отчим. Карьера чайного фабриканта и роль многодетного отца Артему нравились меньше всего на свете. Именно эту тягу к приключениям, это желание словно перекати-поле быть подхваченным туннельными сквозняками и нестись вслед за ними в неизвестность, навстречу своей судьбе, и угадал в нем, наверное, Хантер, прося его о такой непростой, связанной с огромным риском, услуге. У него, Охотника, был тонкий нюх на людей, и уже после часового разговора он понял, что сможет положиться на Артема. Даже если Артем и не дойдет до места назначения, он, по крайней мере, не останется на станции, запамятовав о поручении, случись что-нибудь с Хантером на Ботаническом Саду. И он не ошибся в своем выборе.

…Женька, на счастье, был дома, и теперь Артем мог скоротать вечер за последними сплетнями, разговорами о будущем и крепким чаем.

— Здорово! — откликнулся он на Артемово приветствие. Ты тоже сегодня в ночь на фабрике? И меня вот поставили. Так западло было, хотел уже у начальства просить, чтобы поменяли. Но если тебя ко мне поставят — ничего, потерплю. Ты сегодня дежурил, да? В дозоре был? Ну, рассказывай! Я слышал, у вас там ЧП было… Чего произошло-то?

Артем многозначительно покосился на Женькину младшую сестренку, которая так заинтересорвалась предстоящим разговором, что даже перестала пичкать тряпичную куклу, сшитую для нее матерью, грибными очистками, и, затаив дыхание, смотрела на них из угла палатки круглыми глазами.

— Слышь, малая! — поняв, что именно Артем имеет ввиду, сурово сказал Женька, — ты, это, давай собирай свои причиндалы и иди играй к соседям. Вот тебя Катя в гости приглашала. С соседями надо поддерживать хорошие отношения. Так что давай, бери своих пупсиков в охапку — и вперед!

Девочка что-то возмущенно пропищала и начала с обреченным видом собираться, попутно делая внушения своей кукле, тупо смотревшей в потолок полустертыми глазами. — Подумаешь, какие важные! Я и так все знаю! Про поганки эти ваши говорить будете! — презрительно бросила она на прощание.

— А ты, Ленка, мала еще про поганки рассуждать. У тебя еще молоко на губах не обсохло! — поставил ее на место Артем.

— Что такое молоко? — спросила недоуменно девочка, трогая свои губы.

Однако до объяснений никто не снизошел, и вопрос повис в воздухе. Когда она ушла, Женька застегнул изнутри полог палатки и спросил: — Ну, что случилось-то? Давай колись! Я тут столько всего слышал уже! Одни говорят — крыса огромная из туннеля вылезла, другие — что вы лазутчика черных отпугнули, и даже ранили. Кому верить?

— Никому не верь! — посоветовал Артем. — Все врут. Собака это была. Щенок маленький. Его Андрей подобрал, который морпех. Сказал, что будет немецкую овчарку из него выращивать, — улыбнулся Артем.

— А я ведь от Андрея как раз и слышал, что это крыса была! — озадаченно произнес Женька. Чего это он, специально наврал, что ли?

— А ты не знаешь? Это ведь у него любимая прибаутка — про крыс со свиней размером. Юморист он, понимаешь ли, — отозвался Артем. — А у тебя чего нового? Чего от пацанов слышно?

Женькины друзья были челноками, возили чай и свинину на Проспект Мира, на ярмарку. Обратно везли мультивитамины, тряпки, всякое барахло, иногда даже доставали книги, которые, засаленные, зачастую с недостававшими листами, неведомыми путями оказывались на Проспекте Мира, пройдя пол-метро, кочуя из баула в баул, из кармана в карман, от торговца к торговцу — чтобы наконец найти своего хозяина.

На ВДНХ гордились тем, что несмотря на удаленность от центра, от главных торговых путей, поселенцам удавалось не просто выжить в ухудшающихся день ото дня условиях, но и поддержать, хотя бы только и в пределах станции, стремительно угасающую во всем метрополитене человеческую культуру. Администрация станции старалась уделять этому вопросу как можно большее внимание. Детей обязательно учили читать, и на станции даже была своя маленькая библиотека, в которую, в основном, и свозились все выторгованные на ярмарках книги. Беда была в том, что книги челнокам выбирать не приходилось, брали что было, и всякой макулатуры скапливалось предостаточно. Но отношение к книгам у жителей станции было таково, что даже из самой никчемной библиотечной книжонки никогда и никем не было вырвано ни странички. К книгам относились как к святыне, как к последнему напоминанию о канувшем в небытие прекрасном мире, и взрослые, дорожившие каждой секундой воспоминаний, навеянных чтением, передавали это отношение к книгам своим детям, которым и помнить уже было нечего, которые никогда не знали и которым не было суждено узнать иного мира, кроме нескончаемого переплетения угрюмых и тесных тоннелей, коридоров и переходов. Но немногочисленны были станции, на которых печатное слово так же боготворилось. И жители ВДНХ с гордостью считали свою станцию одним из последних оплотов культуры, северным форпостом цивилизации на Калужско-Рижской линии.