Метод погружения - [3]

Теперь она присутствовала на его барже постоянно. Разгуливала, качая серой юбкой у него перед глазами, обмахивала подолом стулья, волнуя тем неизведанным, что он угадывал под мягкими складками; за обедом тянула узкую кисть, чтобы пригубить вино из его бокала; играла с эхом, отсылая мягким, негромким голосом протяжное «а-а-а»; эхо катилось наискосок по воде и, отталкиваясь от берегов, возвращалось к ней, а она веселилась, как девчонка…

Гастон видел Лизу повсюду, думал о ней с утра до вечера. И мечтал…

Природа оказалась на его стороне. Пошли сухие, солнечные дни, он ухватился за удачный предлог, — не следующего же лета ему ждать! — написал Лизе. В худшем случае, она не ответит или скажет, что не может приехать. Она ответила. «Моя бабушка говорила: получить приглашение в первый раз несложно, а вот получить его вторично — гораздо сложнее!» За фразой следовало три смайлика. И он как будто услышал ее низкий, грудной смешок, она не смеялась, а добродушно гукала — коротко или, особенно довольная, по-голубиному протяжно. Предупредила, что хочет искупаться перед обедом и приедет пораньше: «Я постараюсь сесть на поезд, который прибывает в 11.41». И еще: «Будет жарко, приготовьте для меня бутылку минеральной воды комнатной температуры, плиз…» При видимой легкости, беспечности она продумывала все до мелочей и четко, как в линованной тетрадке, расписывала по пунктам. Его почему-то снова охватил страх: а вдруг не приедет? А он не представляет, где ее искать… Она приехала.

— За эти дни я успела забыть, как здесь хорошо!

И тут же, на палубе, без церемоний разделась, пока он, насвистывая, относил сумки с провизией на кухню, осталась в простом черном купальнике и, подколов волосы, осторожно спустилась в бурую воду по узким железным перекладинам. Видя, как она болезненно морщится, Гастон счел нужным пояснить:

— У меня украли лестницу со ступеньками…

Он мало что знал о ней. Она любила прожаренное мясо, не ела и не пила ничего холодного — прикоснулась к ломтику дыни, проверить… Когда он извинился за безвкусный промышленный багет — оба булочника ушли в отпуск, а до третьего он поленился доехать, — она воскликнула:

— Почему вы не предупредили меня? Я бы привезла хлеб из Парижа…

Он не спрашивал, в каком районе она обитает. Ни сколько ей лет. Того, что он знал, ему было достаточно. Из крошечных подробностей, отдельных фраз — легкими мазками! — он создавал свою Лизу, возможно, несуществующую, выдуманную им, нереальную, но он боялся реальности, так как не ждал от нее ничего хорошего. Ему хотелось писать ее портрет, но лучше бы он не заявлял об этом вслух.

— Позировать? — переспросила она удивленно. Взглянула на его любительские пейзажи, и ему стало неловко.

— Нет, ничего, это я так…

После обеда Лиза привычно устроилась на краю кормы, на том же, облюбованном месте, предпочитая его шезлонгу. Пес совершал ритуальный обход баржи, останавливался и, опустив голову, выглядывал что-то за бортом.

— Смотрит на свое отражение, заметил Гастон.

— А я думала, на рыб.

— Нет, любуется собой.

— Забавный пес. Его следовало назвать Нарциссом.

Они долго сидели рядышком, лицом к Сене, пережидая жару, следили за постоянно меняющимся речным спектаклем, переговаривались. Плескалась вода. Изредка проносились катера, и такие же, как они, разомлевшие, праздные люди махали им оттуда рукой, как своим, словно они состояли в едином водном братстве. Баржа качалась на волне, постукивая боком о причалы. Совсем близко проскользнула байдарка с молодой парой, девушка гребла впереди, парень сзади.

— А он сачкует! — неожиданно крикнул им Гастон.

Лиза повернула к нему голову, и он почувствовал, что ей понятна истинная причина залихватского выкрика и переполнявшего его ликования.

— Клемансо! Клемансо-о-о-о!

Девичий голос за их спиной надоедливо звучал в течение долгих минут.

— Дочь моих приятелей, уточнил Гастон. — Студентка. Это ее собака.

Лиза наморщилась.

— Что за идея, назвать собаку — Клемансо!

К приятелям, он архитектор на пенсии, а она еще работающая медсестра, тоже живущим на барже, он ходил выпить рюмочку перед ужином и поболтать. Клемансо, молодой, игривый, в избытке сил палевый лабрадор (это добродушнейшее существо и не подозревало, что его нарекли именем одного из самых злостных французских политиков) в конце концов нашелся и послушно затрусил домой, забежав по дороге пообщаться со старым Рага, и они закружились, обнюхиваясь, в приветственном танце.

А затем все отправились на прогулку в лес. Рага убегал вперед, периодически оглядываясь, не потерялся ли хозяин, поджидал их и снова убегал. А Лиза то и дело останавливалась: глубоко, постанывая, дышала ароматным воздухом, разглядывала красные бусинки боярышника, любовалась нежной папоротниковой зарослью и ярко-лиловым цветом вересковой поляны, и все это с преувеличенным восторгом горожанки, вновь открывающей забытые прелести леса.

А Гастон пояснял, указывая на взрытый песок:

— Это кабанчики …

Или предупреждал, когда Лиза наклонялась за спелой ежевикой:

— Не рвите внизу!

— Почему?

— Лисицы их обнюхивают, облизывают… А они болеют бешенством. Рвите на верхних кустах.