Метели, декабрь - [31]

Апейка кивнул головой. Согласен.

— Я думаю сейчас же вызвать Харчева и дать указание. Выехать в «Рассвет», расследовать причины. Принять неотложные меры. Наиболее злобных привлечь к судебной ответственности. Я считаю, что кроме кулачья надо ударить и по их союзникам всех мастей. По всем, кто сомкнулся с ними, действует как их пособник. По всем подпевалам. Независимо от соцкатегории.

— Харчев — человек горячий, — деловито перебил его Апейка. Рассудительно подумал вслух: — Надо, чтобы разобрался трезво. Чтобы под горячую руку не перехватил. Списки, меры надо пересмотреть вместе. Обязательно.

Башлыкову не понравилось ни то, что Апейка перебил его, ни то, что он говорил. Неохотно согласился.

— Просмотрим… Серьезные партийные выводы, — заговорил он прежним решительным тоном, — надо сделать относительно Алешницкой ячейки. Я считаю, что деятельность Гайлиса и Черноштана надо обсудить на бюро и дать надлежащую оценку. Воздать по заслугам. Решение бюро широко обсудить в других ячейках района.

Ему надоело стоять. Он неспокойно дернулся, прошелся шаг, другой туда-назад. По тому, какая напряженность, стремительность чувствовалась в прямой стройной фигуре, было видно, что будет еще говорить. И очень важное.

— Я вообще считаю, то, что открылось в Глинищах, послужит нам сигналом, надо сделать серьезные выводы. Мы должны принять неотложные меры по отношению к кулачью по всему району. Все наиболее злобные элементы необходимо изолировать. Принять меры в отношении всяческих их пособников, подстрекателей. Явных и тайных кулацких агитаторов. Одним словом, действовать решительно и немедля.

Глава вторая

1

Закончив, Башлыков ощутил в себе возбуждение и подъем. Решительность, с которой говорил, будто подняла самого, прибавила силы. Он готов был действовать.

Башлыков с Апейкой, человеком очень упрямым, и раньше на многое смотрели по-разному, но теперь то, что высказал Башлыков, он считал настолько насущно необходимым, что ожидал лишь непременного Апейкиного согласия. Если же Апейка начнет снова гнуть свое — Башлыков готов был и к этому, — придется дать бой, серьезный и принципиальный. Предупредить как следует.

Он хотел только одного, чтоб спор не был долгим — нельзя тратить время попусту. Засунув руки в карманы брюк, он проницательно смотрел на Апейку.

— Я согласен, — сказал Апейка, — надо действовать. И действовать сейчас же… И еще согласен, что нужны выводы по всему району… Ты правильно говоришь: случай в «Рассвете» — сигнал. Сигнал опасности… А вот выводы, которые ты сделал, — в Апейкином голосе послышалась твердость, — я считаю однобокими.

— Какие же твои выводы? — Башлыков спросил так, будто показывал, что ничуть не удивлен. У Апейки всегда свои выводы.

— Выводы мои такие, — повысил голос Апейка, — что во всем виноваты прежде всего мы сами. Давай смотреть правде в глаза! И не кивать на кого-то. Если уж сказал, что виноват…

Упрек Апейки, будто он, Башлыков, не смотрит правде в глаза и взял вину на себя только для вида, Башлыкову не понравился. Чувствуя себя несправедливо обиженным, он все же большее внимание обратил на удивившее его «…не кивать на кого-то».

— Как это понимать: не кивать на кого-то?

— Так и понимать! — Апейка смотрел прямо, решительно. — Взять вину прежде всего на себя. Не искать чертей там, где их нету. А серьезно разобраться в истинных причинах.

— Ты понимаешь, что твой намек дурно пахнет? — В тоне Башлыкова ясно чувствовалось, что он предупреждает, запах этот очень опасный.

— Понимаю, — сказал Апейка твердо, — что никакого миндальничанья у нас не было. Вообще! Тем более к кулацким элементам! А вот ты понимать не хочешь: силой не всего можно добиться!

— Либеральничанье в такой момент, как теперь, вообще…

— Либеральничанье! — неколебимо перебил его Апейка. — Какое либеральничанье?.. Те люди, которых мы вчера уговаривали, пришли сами в колхоз. Среди первых… Значит, они не худшие. Не противники наши, во всяком случае. Не противники. — Апейка поднял глаза на Башлыкова, взгляды их встретились. Башлыков заметил, взгляд Апейки был настойчивый, требовательный. — А вот побыли, попробовали обещанного и чуть не в один голос: «Не хотим!» И уговоров новых не послушались. И уговоров и угроз!.. Вот что получилось! Вот что должно тревожить!.. Люди поверили нам, пошли, куда мы звали. Побыли и разочаровались и в артели, а вместе и в нас… А теперь мы решили, — в Апейкином голосе звучала насмешливость, — «правильный вывод», «принять меры!», «отомстить им!». За что? За то, что они поверили нам? За то, в чем мы сами виноваты?

Башлыков чем дальше, тем больше слушал его нетерпеливо. Не только потому, что разговор был не вовремя и путал мысли, но потому, что услышал в Апейкиных словах ненужную, прямо вредную теперь жалостливость. Жалость ко всему, еще и фальшивую: то, что Апейка так чувствительно обрисовал — он, Башлыков, сам видел, — выглядело немного иначе. Хотел остановить Апейку, но тот сухо сказал, опередив:

— Подожди! Чтобы все было ясно, слушай, еще раз повторю: кулацкие элементы, разных крикунов и злобствующих надо прижать!.. Но пойми же, — голос его стал тише, — там были не одни кулацкие элементы…