Метель - [3]

Во-вторых, теперь у Петра не наблюдалось никаких проблем «с колёсами под задницей». Это в том смысле, что машины у него никогда не было, да и быть не могло, поэтому друзья-приятели – по строго установленному графику – возили Магистра Пьера туда-сюда, то бишь, к местам «реконструкций» и обратно – прямо к дверям парадной.

Петька щедро намазал физиономию – в нужных местах – специальным «театральным» клеем, отложил потрёпанную кисточку в сторону и, тяжело вздохнув, взял в руки пышные, слегка рыжеватые накладные усы-бакенбарды. Да-да, именно так – усы-бакенбарды – вы не ослышались! Достоверно известно, что в 1812-ом году русские гусары практиковали такую диковинку: пышные бакенбарды, спускаясь от висков, встречались – при помощи усов – друг с другом, образуя единое и неразделимое целое…

– Вот же, придумщики хреновы! – хмуро ворчал Пётр, внимательно всматриваясь в тёмные зеркальные глубины. – Попробуй-ка, расположи эту дурацкую конструкцию ровно, без всяких несимпатичных и несимметричных перекосов. И клей ещё – натуральная зверюга, ошибок не прощающая. Схватывается намертво за считанные секунды…. Да, та ещё образина получилась, страхолюдная и конкретная…

Впрочем, Пьер откровенно лицемерил и лукавил, так как собственное зеркальное отражение – в гусарском подполковничьем мундире – ему очень даже нравилось.

Доломан,[1] ментик,[2] узкие чикчиры,[3] короткие ботики,[4] украшенные чёрными шерстяными кисточками. Вокруг талии (вернее, того места, где у худых людей располагается талия), был обмотан кушак, представляющий собой сетку из шнуров. На голове красовался чёрный, обшитый кожей кивер,[5] украшенный белым султаном и этишкетами.[6] Доломан и чикчиры были щедро расшиты золотистыми шнурами и серебристой тесьмой. Ментик же был обшит густым, бело-серым бараньим мехом.

Да и физиономия Петра, украшенная пышными усами-бакенбардами, вызывала уважение и смотрелась очень даже солидно и мужественно, смутно напоминая образ легендарного Дениса Васильевича Давыдова с известной картины кисти художника О. Кипренского. Только полноватый такой получился Денис Давыдов, щекастый, не в меру отъевшийся на мирных хлебах, с волосяным покровом – на голове и физиономии – непривычно светлых и рыжеватых колеров. Отметим, что буйные пего-льняные кудри на Петькиной голове были сугубо природными, доставшимися ему в наследство от достославных предков.

– Красавец писанный! – Пьер браво подмигнул своему отражению и с недоверием покосился на широкий серый гусарский плащ со стоячим воротником, висящий на спинке стула. – А, вот, эта тонкая тряпочка явно не годится по сегодняшней минусовой погоде. Придётся, видимо, поменять форменный плащик на старенький овчинный тулупчик. Ничего, сойдёт и так. Хорошо ещё, что финские термические кальсоны влезли под узкие чикчиры…. Что ещё? Придётся в глаза вставить линзы. Противно, конечно. Потом на веках и ресницах обязательно выскочит раздражение с нагноением. Но, гусарский подполковник, разгуливающий по полю боя в современных очках? Народ от смеха описается через одного…

Зазвонил-затренькал старенький мобильный телефон, лежащий на узком подоконнике.

– Да, слушаю! – важно оповестил Петька.

– Как, сонный поросёнок, готов? – поинтересовался мужественный голос Глеба Нефёдова. – Мы подъезжаем минут через пять-семь. Выходи на улицу, подполковник, не опаздывай!

Пётр торопливо, болезненно морщась, вставил в глаза оптические линзы, запихал за кушак седельный (незаряженный, понятное дело), пистолет, повесил на левый бок гусарскую саблю, перебросил через правое плечо короткий овчинный тулуп (больше похожий на куртку) и, прихватив тощую дорожную сумку, покинул квартиру, с силой захлопнув за собой входную дверь. Да, ещё он положил во внутренний кармашек доломана маленький пузырёк с нашатырным спиртом: наш герой был подвержен частым приступам головокружения, и именно нашатырный спирт действенно помогал ему от этой напасти. А в правый боковой карман ментика Петька пристроил допотопный карманный фонарик. Так, на всякий пожарный случай…

Честно говоря, все нормальные люди переодевались в соответствующие костюмы и наряды уже непосредственно на месте «реконструируемых» баталий и сражений. Причём, эти места располагались – в подавляющем большинстве случаев – на значительном отдалении от города. Но Пьер – в довесок ко всем прочим своим недостаткам – был патологически ленив и стеснителен. Таскать с собой – туда-сюда – громоздкие и тяжеленные баулы с вещами и обувью? Не смешите, право! Переодеваться при зрителях (в холодное время года в кустиках не спрячешься!), тряся жирными и неаппетитными телесами? Увольте!

– Ничего себе! Ну, дядя Петя, ты и даёшь! – восхищённо выдохнул веснушчатый сосед-подросток, встреченный на лестнице, и тут же жалостливо заныл: – А когда возьмёшь меня с собой на ваши воинские игрища? Ты же клятвенно обещал! Когда?

– В следующий раз, Санёк! – смущённо пообещал рядовой экономист московского «Водоканала» Петька Бурмин, он же – бравый гусарский подполковник. – Гадом буду! В следующий раз – обязательно…

На утренней улице было промозгло и холодно: температура опустилась ниже нуля, с неба сыпали-падали крохотные снежинки-пылинки, тут же разносимые порывистым ветром во все стороны.