Метаморфозы Душевной жизни. Путь внутреннего опыта. Часть 1 - [19]

Это станет нам ясно из следующего примера. Недавно умер известный американский мультимиллионер Гарриман. Он был одним из немногих миллионеров, которых Интересуют общечеловеческие проблемы. В найденных После его смерти афоризмах содержится одно удивительное высказывание этого искателя истины. Он сказал, что в этом мире нет незаменимых людей, и каждого, кто покидает этот мир, можно заменить на другого. Когда я выпущу из рук мое дело, продолжал Гарриман, появится другой человек и продолжит его. Так же, как и прежде, будут ходить поезда, так же, как и прежде, будут выплачиваться дивиденды, и это происходит, в сущности, с каждым человеком. Таким образом, этот человек пришел к общезначимой истине: «Незаменимых людей нет!»

Сравним это высказывание с высказыванием другого человека, историка искусств Германа Гримма, который долгое время с завидным успехом читал в Берлине лекции о жизни Микельанджело, Рафаэля и Гете. После смерти Трейчке в одном из своих сочинений он сказал приблизительно следующее: «Вот ушел и Трейчке, и как раз теперь стало ясно, чего он достиг. Никто не может стать на его место и продолжить его дело так, как делал его этот человек. Такое ощущение, что в том кругу, где учил Трейчке, все пошло по-другому». Интересно при этом отметить, что Герман Гримм не добавил: «И так у всех людей!»

Эти два человека, американский мультимиллионер и Герман Гримм, в своих размышлениях пришли к прямо противоположным истинам. В чем причина этого? Внимательно сравнив два этих хода мыслей, мы обнаружим путеводную нить. Подумайте о том, что Гарриман, говоря: «Если я оставлю свою работу, ее продолжит другой», в своих рассуждениях не освобождается от самого себя. Другой же человек, Гримм, вовсе не упоминает себя, не пытается склонить на свою сторону мнения и истины. В своих размышлениях он обращается к другому. Кто чувствует это, тот, несомненно, поймет, кто из них прав. Зададим хотя бы такой вопрос: кто продолжил работу Гете, когда он оставил ее? Кто это понимает, тот увидит изъян в рассуждениях Гарримана: он не способен освободиться от самого себя. Уже на основании только этого рассуждения можно сделать еще один шаг к окончательному выводу: человек наносит истине непоправимый ущерб, если в стремлении к ней не способен освободиться от себя. Мы содействуем истине именно тогда, когда освобождаемся от себя.

Разве может быть истиной то, что дает нам один взгляд на предмет? Один взгляд есть некоторый способ мыслительного отображения внешнего мира. Даст ли нам мысленное рассмотрение какого-либо предмета один правильный его образ?

Возьмем фотоаппарат и с любой стороны сделаем снимок какого-нибудь особенной формы дерева. Будет ли эта фотография действительным образом дерева, если мы покажем ее кому-нибудь в другом месте? Эта фотография даст изображение дерева с одной стороны, но не истину о дереве. Никто не сможет представить себе это дерево, глядя только на одну эту фотографию. Как же можно, ни разу не видев его, узнать больше истины о нем? Если, обходя дерево, сфотографировать его с четырех сторон, а затем сравнить все фотографии, то в итоге можно получить нечто дающее истинный образ дерева. Благодаря полученным представлениям о дереве достигается независимость от пространственной удаленности. Применим это сравнение к человеку. Того же, что здесь достигается при помощи чисто внешнего процесса, человек достигает, освобождаясь при рассмотрении вещей от себя. Он устраняет себя, рассматривая вещи через свою личность. Вынося какое-либо суждение, рассматривая что-то определенным образом, он прежде всего должен сознавать, что все вынесенные суждения зависят от его точки зрения, от его свойств, от его личности. Осознав это и попытавшись отделить от Того, что ему хотелось бы назвать истиной, он делает то, что в нашем сравнении сделал фотограф. Первое требование, предъявляемое к подлинному чувству истины, — освободиться от себя, не упустить из виду того, что зависит от нитей собственной точки зрения.

Если бы американский мультимиллионер освободился от себя, то понял бы, что между ним и другими людьми есть различия. На примере повседневных отношений мы увидели: когда человек не в состоянии освободиться от себя, когда он не осознает, что привносит в вещи собственной точкой зрения или своим исходным пунктом, с необходимостью возникнет ограниченное мнение, но не истина. Это проявляется как в малом, так и в великом. Кто хоть немного вглядится в истинное духовное развитие человечества и сравнит между собой все воззрения, претендовавшие на истинность, тот при углубленном рассмотрении найдет, что высказывающим истину людям следовало бы сначала освободиться от собственной индивидуальности. Тогда станет понятно, что различия в восприятии истины обусловлены тем, что люди не осознают, насколько ограничивают они свое понимание личной точкой зрения. Если вначале я дал вам простой пример, то более сложный пример поведет нас дальше, к более глубокому пониманию. Тот, кто хочет объяснить красоту, обращается к эстетике — науке, предметом которой являются формы прекрасного. Как же нам узнать, что истинно в отношении красоты? Мы должны понять, что и в этой области нам следует избавиться от ограничений, которые налагает наша личность и наши характерные особенности на прекрасное. Вот, например, один немецкий эстетик XIX века, а именно Зольгер, пытался исследовать сущность прекрасного в соответствии со своими представлениями об истине. Прекрасное является перед нами во внешнем физическом мире. Этого не мог отрицать и Зольгер. Но он был человеком односторонне-теософских