Metallica. Экстремальная биография группы - [21]

Что-то еще?

«Однажды я сделал кое-что с парнем, который цеплялся ко мне в школе. Он был просто огромный. Если не вдаваться в подробности, то я написал песню, в которой в основном просил Принца тьмы уничтожить его, чтобы он больше не лез ко мне. Позже парень сломал ногу и теперь не может прямо ходить. После этого я бросил колдовство, но тогда мне было очень приятно. Возмездие!» – гогочет он.

Что бы он ни привнес в группу, прибытие в состав новорождённой Metallica гитарных возможностей Мастейна обеспечило мгновенное продвижение в части музыкального имиджа команды. «Достаточно быстро [после того как присоединился Мастейн] что-то начало происходить, – сказал Ларс, – потому что теми двумя словами, которые проложили путь нашей карьере, были «сарафанное радио». Начали приходить эти изгои, люди, которым нравилась немного более экстремальная музыка, чем та, которую сервировала американская музыкальная индустрия. Мы брали структуры рифов AC/DC и Judas Priest и играли их в темпе Motorhead. Потом мы подбросили туда наш икс-фактор – и до сих пор не знаем, что это было. У нас были европейский звук и атмосфера, но мы были американской группой, и больше в Америке такого никто не делал.

В интервью Rolling Stone 15 лет спустя Ларс будет утверждать, что «не помнит, чтобы задумывался о будущем, когда собралась Metallica. Что он «всегда был вовлечен в настоящее. Там, откуда я приехал – в Дании, вся эта американская чепуха про цели не важна. В Америке с очень раннего возраста тебя учат, что у тебя должны быть цели. Я никогда не покупался на это. Нам всегда было комфортно в настоящем, в нашем маленьком мире, где мы продолжали жить с закрытыми глазами». Однако тогда, в 1982 году, Ларс Ульрих, которого все знали и которого лучше всего помнят, – это тот, кто буквально нашел свой единственный путь, а не брел бесцельно по прямой. Брайан Татлер из Diamond Head вспоминает, как Ларс писал ему, чтобы рассказать о своей новой группе. «Я получил классическое письмо, в котором говорилось: «Моя группа называется Metallica, и мы репетируем шесть дней в неделю, и у нас неплохо получается». Думаю, он сказал: «Гитарист быстрый, тебе бы понравился». Он не упоминал его имени, но, думаю, подразумевал Дэйва Мастейна. Это, должно быть, происходило в 82-м. И я думаю, он отправил кассету It’s Electric Шону [Харрису], потому что они должны были сделать на него демо, [которое] нас просто нокаутировало – кто-то потрудился разучить наши песни». «Мастейн, – добавляет он, – отработал соло безупречно, и это было впечатляюще».

Определенно у группы был новый фокус. Рон вспоминает, как они с Джеймсом приходили домой с работы, чтобы встретиться с Ларсом, который все еще жил в доме родителей, хотя недавно устроился работать кассиром на газовой заправке, чтобы помочь оплачивать расходы группы, и Дэйвом, у которого была своя квартира, и он «был индивидуальным предпринимателем, занятым в продажах, если вы понимаете, о чем я». В составе четырех человек группа, которая теперь прочно стояла на ногах, начала предпринимать первые попытки выступлений на шоу, начав с робкого сета на Radio City около Анахайма 14 марта 1982 года, состоящего преимущественно из демо трех песен, плюс еще одного оригинала и горстки кавер-версий Diamond Head, выставляемых за оригинальные версии: Helpless, Sucking My Love, Am I Evil? и The Prince вперемешку с Hit the Lights и еще одной оригинальной мелодией Jump in the Fire, которая стала первым вкладом Мастейна после прихода в группу, а также сливки Новой волны, такие как Blitzkrieg от Blitzkrieg, Let it Loos от надежды Новой волны Savage и Killing Time от ирландской группы Sweet Savage. Как позже признается Ларс: «В те времена трюк заключался в том, что мы не говорили людям, что эти песни были кавер-версиями, мы просто позволяли им думать, что они наши. Мы просто не представляли их, ну и нам никогда не предъявляли претензий… в общем, вы поняли идею».

На этом этапе Джеймс все еще пытался стать фронтменом без гитары. Поскольку Рон преимущественно держался в тени, старательно выводя линию баса, как Джеймс научил его, а Ларс яростно гримасничал позади сцены, все ранние шоу, включая объявление песен и взаимодействие с публикой, вел болтливый и непринужденный Мастейн. «Там было очень много людей, – вспоминает Джеймс. – Там были все мои школьные друзья, друзья Ларса и Рона и приятели Дэйва. Я очень нервничал и чувствовал себя немного неловко без гитары, а затем Дэйв порвал струну на первой песне. Казалось, прошла вечность, пока он ее менял, и я стоял совершенно сбитый с толку». За исключением преждевременно закаленного Мастейна, никому из нас не приходилось выступать на обычных клубных шоу. «Дэйв был единственным, кто выглядел на самом деле уверенно, – говорил Боб Налбандян, который тоже был там. – Он выглядел так, как будто привык стоять на сцене; у него не было страха. А остальные… было чувство, что они не понимали, что делали». Позже Ларс напишет в дневнике о своем первом концерте следующее: «Толпа: 75. Оплата: $15. Отметки: самый первый концерт. Очень волнительно. Только группа. Дэйв порвал струну на первой песне. Играли так себе! Все прошло неплохо».