Метагалактика 1993 № 2 - [38]

— Где это? — спросил Михаил. Ему было холодно и он ежился.

— Тут недалеко, всего в двух кварталах, — сказал Лещь, и они пошли по тротуару вперед.

Со стороны все дома казались одинаковыми. Мрачные железобетонные сооружения, голые ободранные стены, источенные животными, прямые ряды черных окон. Словно архитектору под влиянием плохого настроения взбрело в голову нарочно построить эти дома зловещими, угловатыми, из одних прямых линий, чтобы при виде таких громадин человек чувствовал себя жалким, беспомощным, раздавленным их высотой. И это удалось ему на славу. Особенно Михаила поражали глубокие, во всю высоту домов ниши, так, что стены шли ступеньками. Их нелепость подчеркивали маленькие окна, зачем-то втиснутые в эти короткие тупики совсем близко друг от друга. На дне ниш твердой горкой лежал мусор и отсвечивал бутылочным блеском. Наверное, люди чувствовали себя здесь ужасно неуютно. Он бы, Михаил, обязательно отсюда ушел. Или нет, лучше бы остался, уничтожил ниши, убрал бы верхние этажи, расширил окна и впустил в комнаты много солнечного света. Но здешние жители, видимо, этого не захотели или просто смирились, давно махнули рукой и стали медленно вымирать. А дома все высились, громоздились друг на друга, и, казалось, не было им конца.

Они дошли до перекрестка и повернули налево. Это, видимо, была одна из главных улиц города, Она уходила в розовую небесную даль, стиснутую с двух сторон кварталами, и казалась бесконечной.

Лещь подошел к ржавой табличке на стене, прочитал и сказал:

— Вы знаете, я ошибся. Библиотека теперь, оказывается, на другой улице, так уж вы потерпите, пожалуйста.

Михаил равнодушно пожал плечами, хотя ему очень не хотелось опять тащиться куда-то по такой холодине, а хотелось найти квартирку потеплее, зажечь костер и поесть по-человечески. Но Лещь пообещал, что в Библиотеке хранятся консервы и есть превосходная печь…

Снова налетел ветер, стеганул по спине, пронзительно засвистел внутри стеклянной будки на углу, похожей на овощной ларек, выдернул табличку и со звоном погнал ее вдоль разбитой дороги вместе с жесткой сухой пылью. Михаил похлопал себя по бокам в поисках незастегнутых «молний». Все карманы были закрыты наглухо, но ему все равно казалось, что он стоит на пронзительном ветру в одной ковбойке.

Михаил спросил Леща:

— Лещь, а сколько примерно жителей осталось в городе, когда ты уезжал последний раз?

— Примерно двести тысяч. Но по-моему гораздо меньше, раза в полтора. Многие ведь убегали тайком, минуя посты и дорожную охрану.

— Но почему?

— А я откуда знаю? Говорят, что каждую ночь к людям прилетают животные, говорящие человеческим голосом, и уговаривают покинуть город и идти в лес. Все это бабьи сказки, конечно, я в них ни капли не верю. Просто… Ну, жить так надоело, что ли… Нам направо.

Они перешли через дорогу на другую сторону и свернули в темную полукруглую арку. Михаил увидел впереди в темноте крошечное пятно выхода. Мимо медленно тянулись колодцы дворов, в которых тускло блестели горы ржавых бочек под розовым небом, стены из желтого кирпича были исполосованы глубокими трещинами, как после землетрясения. Под сводами арок, насквозь простреливающих параллели дворов, раздавалось дребезжащее эхо, и Михаил с недовольством замечал про себя, косясь на ботинки Леща: «Подкованы они у него, что ли?» Один раз ему показалось, что в окне мелькнуло чье-то лицо, быстро высунулось из-за рамы и исчезло. Он спросил:

— Лещь, а в городе сейчас кто-нибудь живет?

Лещь ответил не сразу.

— Вряд ли. Хотя не знаю. Но я, сколько жил здесь, никого не видел.

Он явно что-то не договаривал, и голос у него дрожал.

— Объясни толком… — начал Михаил.

Лещь резко развернулся, так что хрустнул цемент под каблуками, и закричал:

— Не знаю я ничего! Город пуст, понимаете? Пуст! Ни одного человека! Да, я не отрицаю, что остались отдельные жильцы, например, в катакомбах, но я никого не видел! — Он долго смотрел дикими глазами на Михаила и на Ярана, потом сник, опустил голову и только попросил тихо: — Давайте пойдем молча.

Михаил почувствовал себя свиньей. Ведь намучался здесь человек, столько жить в пустующем городе, похожем на огромнейшую замороженную стройку, и наверняка это повлияет на психику, пусть не совсем, но немного.

Впереди зашуршала бумага, и Лещь сильно вздрогнул. Он сделал пару шагов вперед, осмотрел темноту и крикнул:

— Это крысы, не бойтесь!

— Какие крысы? — деловито осведомился Яран. — Что такое «крысы»?

— Пошли, — отрывисто произнес Михаил и направился вслед за топотом ботинок.

Михаил помнил, что он шел вторым, но каким-то образом первым вышел из арки и посмотрел назад. Сверху посыпалась штукатурка. Михаил вздрогнул и посмотрел наверх. Над ним, угрожающе раскачиваясь на ветру, висела ржавая водосточная труба и страшно скрипела. «Взззан!» — взвизгнул отлетающий гвоздь. Яран бросился вперед, реакция у него была превосходная, втащил за локти обоих в арку, а секунду спустя по тротуару забарабанили пласты штукатурки, разлетаясь в крошку, со страшным грохотом обрушилась труба, подскочила и покатилась по мощеному спуску вниз, лязгая и грохоча на всю улицу.