Метагалактика 1993 № 2 - [36]

Все смотрели на него, и каждый по-разному. Яран доверчиво и понимающе («Я, конечно, Миш, все понимаю, так что ты уж не обижайся»), малыш с любопытством («Ты странное и далекое существо. А что это за железная палка?»), а старик с брюзгливо отвисшей губой и сухими желчными глазами («Нервный и раздражительный тип. Вот терпеть таких не могу»). Каждый по-своему. Михаил подумал, что вот случай подвернулся испытать на практике свои нервы, казавшиеся железными на корабле, в Школе, на Земле, и не выдержал, сорвался. А вот Яран ведь нисколько не смутился и не разнервничался. А может, это потому, что мы разные?

— Чего палишь? — сердито осведомился Яран. Или просто показалось, что он сердитый. Ничего нельзя было разглядеть, ни малейшего оттенка за грубыми чешуйками на лице. — Сядь, — потребовал он.

Михаил послушно сел. Старик с кряхтением поднялся с балки, покосился на ящик с едой, взял металлический прут с набалдашником, как посох, и отправился бродить по деревне.

— Как кстати, а? — произнес Яран и пояснил. — Я про ящик. Очень он кстати. Теперь нам провизии хватит по крайней мере на… — он прикинул, — на три недели. Может быть даже на месяц.

Октар вдруг встрепенулся, быстро поднялся и побежал вслед за дядюшкой Терном.

— Забавный малыш, — сказал Михаил.

— Ум-гу, — согласился Яран и стал чесать под панцирем.

— Я не понимаю только, откуда он взялся. Даже представить трудно.

— Ум-гу.

— Яран, тебе что, все равно?

— Ум-гу… То есть нет, конечно.

— Ну и что ты о нем думаешь?

— Забавный малыш.

Михаил отвернулся и увидел Октара. Тот медленно к ним приближался, медленно, словно стеснялся, нарочно огибал предметы, задерживал на них взгляд и чувствовал себя ужасно неловко. Он подошел к ним и остановился, совсем по-детски выгибая стопу.

— Что, Октар? — спросил Яран.

Октар помолчал, поскреб затылок и несмело сказал:

— Мы хотим уйти.

Михаил сначала не понял, что-то мелькнуло в голове, но он с негодованием отмахнулся. Да не может такого быть!

— Кто? — переспросил Яран. Он был тоже удивлен.

— Мы, — повторил Октар. — Дядюшка Терн просил передать… Да и не только он, я и сам могу. Мы хотим уйти. Он ведь очень хороший человек, Михаил. Он будет меня учить. Я стану настоящим Просветителем. Вы должны меня понять. — Октар беспомощно посмотрел на них и разозлился. — Ну что вы так на меня смотрите! Я ведь тоже живое существо! Я тоже хочу жить. У вас своя жизнь, свой путь, у меня другой. Я ведь взрослый, в конце-то концов! — Ему снова стало неловко, он посмотрел на грязные босые ноги и пошевелил маленькими пальцами. — Дядюшка Терн говорит, что все живы. Что горцы ушли в горы, а пещерники — в крепость. Я не знаю. Надо думать. Надо очень много думать. Ведь он как-то узнал. И я так же хочу узнавать.

— Куда же вы денетесь вдвоем? — спросил Михаил.

— Дядюшка Терн рассказывал, что далеко на севере живут еще люди. Какая-то раса. Ни пещерникам, ни горцам до них не добраться, потому что никто еще не доходил до Первого Вала, а кто доходил, не возвращался, оставаясь там жить. Но я не знаю. Дядюшка Терн говорит, что мы не сможем дойти, потому что под этой землей течет болотная река, а мы дышим ядовитыми испарениями, и просто не сможем дышать на высоте.

Михаил молча смотрел на него и все не мог понять, как вдруг мальчик решил уйти. «Мы хотим уйти». Чего же вы еще хотите? Этот несносный старик… Бедный малыш!

Октар повернулся, но Яран сказал:

— Подожди.

Он раскрыл ящик, выдрал мягкую подкладку, и на расстеленный кусок полиэтилена стал складывать баночки, плитки, пакетики. Потом завернул шумную пленку в кулек и подал это Октару:

— Держи.

Мальчик улыбнулся. Михаил заметался взглядом вокруг, наткнулся на сумку, вынул из нее испорченный анализатор и протянул маленькому дикарю:

— На вот, возьми. Тебе ведь он нравился…

Михаил опустил голову, а когда снова посмотрел перед собой, Октара уже не было. Он шел рядом со стариком, быстро семеня ногами, забегая перед дядюшкой Терном и начиная ему что-то оживленно рассказывать. Старик кивал и мерно шагал, опираясь на тот же металлический прут с набалдашником. Они шли по дороге, она была желтая и тихая, круто поворачивала и терялась среди мелких курчавых лесков, а потом неожиданно появлялась у горизонта и тонкой иглой упиралась в разгорающийся красный диск непомерной величины.

Где-то рядом сильно зашумела листва, треснула ветка и послышался тяжелый всплеск. Закричала птица.

Глава восьмая. Мертвый город

Холодное полуденное солнце вот уже второй час неподвижно висело в пространстве между горизонтом розовым небосводом и уныло смотрело в окно. Комната была, очевидно, гостиной, широкой и просторной, в которой чувствовал себя как посреди бескрайнего поля: очень хотелось забиться в угол, сесть на корточки и смотреть. Смотреть, правда, было не на что. Грязный, замусоренный паркет на полу, местами выбитый и вдавленный, три голых стены с драными обвисшими обоями. У четвертой стены стоял шкаф с распахнутой дверцей на одной петле (другая дверца лежала на полу), к нему был придвинут покосившийся сервант с пустыми полками. А сквозь немытое окно с трещиной струился бледный свет, розовые квадраты лежали на полу и на стенах, и нестерпима ярко горела блестящая ручка на дверце.