Метагалактика 1993 № 2 - [23]

Со стороны крепость выглядела абсолютно пустой и ужасно дряхлой, похожей на расшатанный от времени гнилой зуб. Шесть круглых остроконечных башен были соединены зубчатыми кирпичными стенами и неуверенно высились посреди полянки, окруженной рвом. Ров должен был выглядеть устрашающим, с черной водой, но время затопило все зеленью, и ров превратился в болото. Одиноко и неприкаянно висел над ним единственный мост, покрытый сгнившим деревянным настилом. Странно и непонятно было видеть здесь эту крепость. Никак она не вписывалась в сказочный лесной образ. Все равно, что черный обугленный танк в поле пшеницы.

«Хватит тут работы археологам, — подумал Михаил. — Такая находка для них! Если, конечно, кто-нибудь сюда прилетит. А могут и не прилететь. Э-эх…»

Они поднялись к подножию леса, вошли в него и сразу же свет вокруг померк, не в силах пробить мощные листья, множество самых разнообразных запахов и звуков. Сверху тут же прилетел, чуть не по голове, здоровенный волосатый орех, и послышался издевательский наглый хохот. Впереди покоилось озеро. Как и раньше, над ним курился голубоватый туман, дряхлые деревья были готовы вот-вот рухнуть, а лиственный массив на другом конце озера по-прежнему был похож на отвесную стену пещеры.

Михаил присел в стороне от тропинки, чтобы застегнуть отскочивший клапан ботинка, застегнул и посмотрел на товарищей. Яран и Октар ушли довольно далеко, но тропинка круто сворачивала в сторону, и Михаил решил срезать угол. Первые десять шагов он пробежал нормально, но потом земля под ним неожиданно прогнулась, и он с размаху ушел по грудь в вязкую темную жижу. Вниз тянуло со страшной силой, Михаил не мог даже крикнуть, и в самый последний момент, ничего не видя, он почувствовал, как за кисть ухватила узкая и цепка рука.

Глава шестая. Рук мощь зла

Было светло. Свет свободно проникал сквозь толстую соломенную крышу, и зайчики неровно дрожали на земляном, сильно утрамбованном полу. Сквозь толстую шкуру утоптанной земли слабо пробивались нежные зеленые ростки и пучки молодой травки. Снаружи доносились лающие приказания, сглушенные толстыми стенами из тростника, листьев и глины.

Хижина была очень тесной, четыре на три метра, и выглядела ужасно убогой. Даже окон нет, только непонятная дыра на потолке. Наверняка это самое неуютное жилище у них. Зато хоть крыша над головой есть. Михаил взбил под собой солому, лег лицом к двери (даже непонятно, где у них тут дверь) и подложил руки под голову. Он привык подкладывать свернутую валиком куртку, но ее отобрали в первый же день. Приходилось лежать так, по-спартански.

В противоположном углу, хрустя соломой, зашевелился старик, приподнялся и посмотрел на Михаила. Ну и старик! Таких стариков Михаил никогда еще ни видывал. Высохшая сгорбленная фигура, плешивая голова с пучком седых волос, тонкая цыплячья шея и неожиданно могучий кадык с пучком волос. И одежда: черное, покрытое пылью рубище, будто старик долго и усердно валялся на дороге, и плетеные, продранные на месте больших пальцев башмаки.

Старик зыркнул на него белками глаз, поводил зрачком по хижине и остановил свой взгляд на глиняном кувшине. Он сполз с соломенной кучи, схватил кувшин и резко задрал кверху донышком, разинув беззубый запавший рот. Воды не было. Старик обиженно отшвырнул кувшин в сторону, вскарабкался на солому и, поджав ноги, простонал:

— Опять вода кончилась! — Голос был визгливый и неприятный, как пенопласт.

Михаил промолчал. Остатки воды выпил не он.

— И еда, — добавил старик и пожевал челюстями, морща лицо, как будто сожрал целиком лимон. — Есть хочется. С утра ничего не ел. — Он посмотрел на Михаила, ожидая поддержки, но не услышал в ответ ничего и рассерженно полез на солому.

— Мне ведь каждые два часа есть надо. Я так привык, — слезно говорил старик, карабкаясь на четвереньках. Он сел, уставясь в одну точку, потом вдруг резко повернулся, так, что взлетела солома, ударил кулаком по стене и злобно крикнул: — Изверги! Душегубы! Кровопийцы!

Соломенная дверь со скрипом отворилась, и в хижину просунулась огромная голова охранника, покрытая черным спутанным волосом и мусором, медленно поднялась, показывая зверскую грубую физиономию и посмотрела в сторону старика. Старик уже лежал, свернувшись калачиком, и притворялся спящим. Охранник громко сказал: «М-н-да!», неразборчиво забормотал и закрыл дверь. Старик сразу же сел лицом к Михаилу и стал тупо смотреть в пол.

За стеной продолжали однообразно гаркать приказы, слышались тележные скрипы, дребезг разбившейся посуды, звонкие хлесткие удары. Михаил снова посмотрел на старика. Тот уже не сидел, уставясь в одну точку. Он задрал край изодранного халата и стал рассматривать свои ноги. Узловатые костлявые ноги у него были в страшных коростах и язвах, особенно одно засохшее пятно на огромной острой коленке. Он равнодушно почесал голень, зевнул, разлегся и захрапел.

Новый жилец появился в хижине недавно, дня два назад. Михаил умирал от тоски и одиночества, когда дверь внезапно распахнулась и из прямоугольника яркого белого света влетел этот старик от страшного пинка, врезался лысой головой в стенку. У входа послышался громкий гогот, один из охранников стал малиновым от смеха и забухал подкованными сапожищами, поднимая пыль. Старик вскочил и принялся безобразно ругаться, махая кулаками, но дверь уже закрыли, и он полез спать на солому. Странный это был старец. Временами, как сейчас, впадал в старческий маразм, никого не узнавал, яростно требовал еды и ругался. Чаще всего Михаилу удавалось перекинуться парой ничего не значащих фраз и только. Остальное время дед спал. Спал он с аппетитом, сладко, не стесняясь, здорово храпел и иногда что-то напевал во сне. Михаил знал про него ужасно мало, точнее, ничего, а сам старик ничего не рассказывал. Эта неизвестность, скверные стариковские привычки и ругань уже порядком надоели Михаилу и он своего соседа недолюбливал.